Реформация и ее «апостолы. Выступление Мартина Лютера и основы лютеранства Норвегия будет светской - лютеранская церковь теряет статус государственной религии

6.5.1. Девяносто пять пунктов Мартина Лютера В октябре 1517 г. монах и профессор Виттенбергского университета Мартин Лютер (1483–1546) прибил на дверях местного собора свиток с девяноста пятью тезисами, в которых содержалась программа реформирования католической церкви.

Германия после Лютера О немецких евреях XVI века рассказывать весьма нелегко. Загнанные и несчастные, они вели незаметную жизнь в ту самую эпоху, когда их испанские и португальские единоверцы, временно надевшие на себя христианские маски, мощно утвердились на финансовых

С началом реформационного движения связано выступление Лютера 31 октября 1517 г. с 95 тезисами против индульгенций.

Родившийся в 1483 г. в городе Эйслебене (Саксония) Мартин Лютер вырос в бюргерской среде в обстановке нараставшей в немецких городах оппозиции против католического духовенства.

Будучи студентом Эрфуртского университета, Лютер близко познакомился с членами кружка радикальных гуманистов, под влиянием которых он одно время находился.

Проникнутый настроениями оппозиционного бюргерства, Лютер вопреки учению католической церкви старался показать, что человек и его светская жизнь не должны рассматриваться как греховные в своей основе и лишённые всякого положительного морально-религиозного содержания.

Лютер провозгласил, что церковь и духовенство не являются посредниками между человеком и богом. Он объявил ложными претензии папской церкви на то что она может давать людям посредством таинств «отпущен и о грехов» и «спасение души» в силу особых свойств, которыми она якобы наделена.

Основное положение выдвинутое Лютером, гласит, что человек достигает «спасения» (или «оправдания») не через церковь и её обряды, а при помощи «веры», даруемой ему непосредственно богом.

Смысл этого положения заключается не только в непризнании претензий духовенства на господствующее положение в мире, но и в том, что, объявив «веру» человека единственным средством его общения с богом, Лютер вместе с тем утверждал, что и мирская жизнь человека и весь мирской порядок, который обеспечивает человеку возможность отдаваться «вере», составляет важный момент христианской религии.

Тем самым он выразил общее стремление бюргерства избавиться от политического и идеологического засилья папской церкви и католического духовенства, придать значение и силу религиозного авторитета мирским учреждениям и светскому государству.

С утверждением, что «вера» является единственным средством спасения души, Лютер связывал другое положение о восстановлении авторитета «священного писания» вместо католического авторитета «священного предания», т. е. авторитета папских декретов, посланий, постановлений церковных соборов и т. д.

Положение Лютера об «оправдании верой», содержавшееся уже в 95 тезисах и развитое им в других его ранних произведениях, могло бы стать в обстановке того времени идеологическим оружием бюргерства в борьбе за утверждение новых начал политического устройства.

Однако в лютеровском реформационном учении нашла своё отражение и классовая ограниченность немецкого бюргерства. Лютер не развивал своего учения в том направлении, которое позволило бы сделать вывод о необходимости изменения существовавших порядков в обществе.

Любое политическое устройство представлялось Мартину Лютеру необходимым моментом христианской религии: он считал недопустимым всякое революционное выступление против существующего порядка.

Следовательно, бюргерский реформатор фактически лишь давал феодальному строю новое религиозное обоснование Практически лютеровская реформация, отвергшая догмы и обряды в их католическом понимании, означала уменьшение роди духовенства и провозглашение светских отношений - без их изменения по существу - основой внутренней религиозности христиан.

Маркс обратил внимание на то, что провозглашённая Лютером внутренняя религиозность так же предназначена для порабощения народа, как и отвергнутая им внешняя религиозность католической церкви. «Лютер - писал Маркс,- победил рабство по набожности только тем, что поставах,на его место рабство по убеждению. Он разбил веру в авторитет, восстановив авторитет веры. Он превратил попов в мирян, превратив мирян в попов. Он освободил человека от внешней религиозности, сделав религиозность внутренним миром человека. Он эмансипировал плоть от оков, наложив оковы на сердце человека». Таким образом, немецкое бюргерство, выступившее в лице Лютера против католической церкви, не решилось заявить о необходимости изменения самих общественных отношений.

И всё же тезисы Лютера оказали в напряжённой обстановке Германии, по словам Энгельса, «воспламеняющее действие, подобное удару молнии в бочку пороха*. Энгельс пишет, что в тезисах Лютера нашли себе на первых порах всеобъемлющее выражение и с поразительной быстротой объединились вокруг них «многообразные, взаимно перекрещивающиеся стремления рыцарей и бюргеров, крестьян и плебеев, домогавшихся суверенитета князей и низшего духовенства, тайных мистических сект и литературной - ученой и бурлеско-сатирической -оппозиции...» При этом разнообразные элементы оппозиции вкладывали в религиозные формулы Лютера свои собственные социальные требования.

Особенно это относится к народным массам, которые шли гораздо дальше самого Лютера в понимании тезисов и целей поднятого им реформационного движения и которые не вникали в схоластические топкости ограничительных толкований Лютера, содержавшиеся в тезисах и в других его богословских сочинениях. В тезисах они видели то, что хотели видеть сами, а не то, что имел в виду их автор. Реформация воспринималась в народных массах как требование не только преобразований в церковных делах, но и социального освобождения.

Поднявшееся в Германии широкое общественное движение не дало возможности римскому папе и высшему католическому духовенству быстро покончить с Лютером, как они того хотели. В обстановке этого движения Лютер занял в первое время твёрдую позицию по отношению к папской курии.

Он открыто признал, что в своём учении во многом следует Яну Гусу, и заявил публично на диспуте в Лейпциге в 1519 г., что знаменитый чешский реформатор был неправильно осуждён Констанцским собором и сожжён.

В пылу борьбы с папским Римом Лютер в 1520 г. обратился даже к тезисам учения чешских таборитов и требовал броситься «на кардиналов, пап и всю свору римского Содома» с оружием в руках и «обагрить руки их кровью».

В том же году Лютер сжёг публично папскую буллу, объявлявшую его отлучённым от церкви.

Занятая Лютером решительная позиция против папства поставила его в центр общенародного движения, имевшего исключительно важное политическое значение и являвшегося необходимым этапом в борьбе против униженного состояния раздробленной Германии

Основатель евангелическо-лютеранской церкви. Родился в Эйслебене (в Саксонии) 10 ноября 1483 года. Он происходил из крестьянского сословия, был сыном рудокопа и получил в семье строгое религиозно-нравственное воспитание. В 1501 г. он поступил в эрфуртский университет, где, изучая право (по желанию отца), занимался в то те время философскими науками, а также усвоил себе все необходимые приемы диалектики. Одновременно с этим Мартин Лютер изучал латинских классиков и вступил в близкие сношения с представителями эрфуртского гуманизма – Рубианусом и Лангом. В 1502 г. Лютер получил степень бакалавра, а в 1505 г. магистра философии.

В том же году незначительное; событие послужило толчком к перемене в жизни Лютера, положившей начало его будущей деятельности. Гроза, застигшая его в горах, произвела глубокое впечатление на его пылкую натуру; Лютер был, по собственному его выражению, «объят страхом, ниспосланным с неба», и с той поры стал мучиться сомнениями в возможности достигнуть спасения при греховности человеческой природы. Он оставил рассеянную жизнь, поступил в августинский монастырь в Эрфурте и принял священническое звание (1507). Однако, несмотря на жизнь, полную труда и покаяния, страх божественной кары не оставлял Лютера, и в тиши своей кельи он переживал не одну тяжелую минуту грусти и отчаяния. Решительный переворот в его душевном мире произвёл один старый монах, разрешивший все его сомнения простым указанием на главу об отпущении грехов. Ревностное изучение Святого Писания, с одной стороны, и беседы с приором августинского ордена, Штаупицем, с другой – содействовали укреплению в Мартине Лютере сознания о возможности достижения вечного спасения силою одной веры.

Портрет Мартина Лютера. Художник Лука Кранах Старший, 1525

Совершив в 1511 г., по поручению своего ордена, путешествие в Рим, Лютер ужаснулся, увидев глубокую испорченность католического духовенства, Тем не менее из Рима он вернулся еще верным сыном католической церкви, глубоко верующим в её безграничный авторитет. Еще до поездки в Рим Мартин Лютер начал читать во вновь учреждённом виттенбергском университете лекции об Аристотеле; сделавшись доктором теологии (1512), он начал чтения о посланиях апостола Павла, произнося в то же время частые проповеди в виттенбергских церквах на тему о Божьей благодати, достигаемой помощью веры, сделавшейся краеугольным камнем его учения.

95 тезисов Лютера (кратко)

Вскоре Лютеру представился случай открыто выступить врагом римской церкви. Злоупотребление папскими индульгенциями достигло тогда крайних пределов. Торговавший этими индульгенциями монах Тецель появился также в окрестностях Виттенберга (1517), именно в то время, когда там праздновалась годовщина освящения местной дворцовой церкви, По обычаю того времени подобные празднества сопровождались публикациями, прибивавшимися к дверям храма; Лютер воспользовался этим и прибил к церковным дверям 95 тезисов, в которых указал на различие между покаянием, как актом внутреннего, нравственного мира, и существующей церков ной системой покаяния. Успех 95 тезисов был чрезвычайный: в течение 14 дней они успели обойти всю Германию и были встречены всеобщим сочувствием. В начале 1518 г. 95 тезисов подверглись осуждению со стороны папского цензора; а в 1519 г. папский теолог Экк вызвал Мартина Лютера на публичный диспут в Лейпциге (касавшийся главным образом вопроса о главенстве папы), после которого совершился окончательный разрыв между Лютером и римской церковью.

Сожжение Лютером папской буллы

Неутомимо работая пером, Мартин Лютер стал развивать в своих сочинениях учение о праве на священство всех верующих, о религиозной свободе, о том, что церковь не нуждается в земном заместителе в лице папы, и потребовал, между прочим, причащения под обоими видами и для мирян. Эти учения и его связь с такими отъявленными врагами Рима, как Гуттен , окончательно навлекли на Лютера гнев папы. В 1520 г. появилась папская булла, отрешившая его от церкви, на которую Лютер ответил новым сочинением: «О свободе христианской личности», а буллу торжественно сжег вместе с папскими декреталиями пред воротами Виттенберга. От наказания за этот поступок Лютера спасло только заступничество курфюрста Фридриха Мудрого, бывшего до избрания Карла V наместником императорского престола.

Как в вышеупомянутом, так и в других изданных в том же году сочинениях («К христианскому дворянству немецкой нации об исправлении христианского состояния» и «О вавилонском пленении церкви») Мартин Лютер призывает христианство к борьбе против заносчивых требований папы и духовенства, требует уничтожения порабощавшей народ системы отпущения грехов и указывает на непосредственное сближение с Богом путем веры, как на единственный источник успокоения и блаженства.

Лютер на Вормсском сейме 1521 и в замке Вартбург

В 1521 г. Мартин Лютер был потребован к ответу пред императором Карлом V и рейхстагом; явившись на имперский сейм в Вормсе , он перед лицом властей и многочисленного народа смело отстаивал свое учение и решительно отклонил предложение отречься от своих идей.

Лютер на Вормсском сейме. Картина А. фон Вернера, 1877

На обратном пути, по инициативе покровителя его, саксонского курфюрста Фридриха Мудрого, на Лютера «напали» замаскированные «разбойники», привезшие его в Вартбург, где он, скрываясь под чужим именем, нашел безопасное убежище от всяких преследований и мог спокойно отдаться своей литературной и реформаторской деятельности. Здесь Лютер совершил один из капитальнейших трудов своей жизни – перевод Библии на немецкий язык.

Лютер в Вартбурге (где он жил под именем Йорга). Художник Лука Кранах Старший, 1521-1522

Реформация Мартина Лютера (кратко)

Недолго, однако, он удержался в Вартбурге. Фанатические крайности его последователей , иконоборство, нерешительность Меланхтона в виду этих событий вызвали Лютера из его убежища. Он снова появился в Виттенберге и силою горячей проповеди восстановил спокойствие, после чего ревностно отдался устройству преобразованной церкви, обнимая своей реформаторской деятельностью богослужение (которое стало производиться на немецком языке, и многие обряды которого были заменены молитвой и пением гимнов), церковное устройство, школьное дело и т. д., результатом чего явились его сочинения: «О порядке богослужения в общине», «Книга церковных песен», «Большой катехизис», «Малый катехизис» и др. Отрицая безбрачие духовенства, Мартин Лютер женился (1525) на Катарине фон Бора (тоже бывшей монахине), затем стал уничтожать монастыри, обращая их имуществе на устройство школ, больниц и пр.

Портрет Мартина Лютера и его жены Катарины Бора. Художник Лука Кранах Старший, 1525

Смелый религиозный реформатор, Лютер, однако, твердо стоял за существующий политический строй, резко осуждая всякую попытку к его изменению. Таким образом, он явился горячим противником партии Мюнцера , а во время Крестьянской войны в 1525 г. горячо осуждал действия крестьян и анабаптистов в двух сочинениях: «Призыв к миру» и «Против крестьян – грабителей и убийц». Точно также реформаторская деятельность Цвингли встретила в нем противника. Помимо религиозно-обрядовых несогласий со швейцарскими реформаторами, Мартин Лютер был крайним противником идеи вооруженная сопротивления, вследствие чего совершенно отклонил обширный план Цвингли и ландграфа гессенского относительно совместного действия всех реформационных сил для борьбы с папством и католической монархией. Окончательный разрыв между лютеранской или саксонской и южногерманской и швейцарской реформацией последовал на религиозном диспуте в Марбурге (1529) так что на аугсбургском рейхстаге 1530 г. саксонские немцы выступили уже со своим особ, исповеданием веры («Аугсбургская конфессия»), которым завершился процесс образования лютеранской церкви. Однако, и в следующие годы Лютер продолжал неутомимо работать над начатым делом, оставаясь до конца верным своим идеям: в этом духе были им составлены в 1537 г. Шмалькальденские артикулы; руководствуясь теми же идеями, он отклонил посреднические предложения в Регенсбурге в 1541 г. и приглашение на Тридентский собор в 1545 г.

Личность Лютера

Пылкий, порывистый, подчас неумеренно резкий, когда дело касалось его религиозных убеждений, в частной жизни Мартин Лютер отличался ясностью духа, добродушными юмором, веселым нравом и теплым, сострадательным отношением к людям. Внутренняя, душевная жизнь его представляла, однако, меньше спокойствия: не раз переживал он тяжелые, мрачные минуты, борясь с дьяволом, мучимый фантомами, грозившими помутить его сознание. К этому присоединялись еще частые телесные страдания, развившиеся в мучительную болезнь, которая свела его в могилу. До самой своей смерти Лютер продолжал действовать в Виттенберге в качестве проповедника. Он умер 18 февраля 1546 г. в Эйслебене, в том самом городе, где родился и куда отправился за несколько дней до смерти. Тело его похоронено в Виттенберге.

Значение Лютера

На памяти Мартина Лютера остается упрек в потворстве его высокопоставленным друзьям – князьям. Но эта слабость отчасти искупается его духовными и нравственными качествами. Не менее важны услуги, оказанные Лютером немецкой литературе. С ним начинается новый период в истории немецкого языка; слог его проповедей, брошюр, трактатов полон энергии, силы и выразительности, и потомки ценят Мартина Лютера не только, как церковного реформатора, но и как одного из популярнейших писателей Германии.

Пять десятков лет назад великий американец, под чьей символиче­ской сенью мы сегодня собрались, подписал Прокламацию об освобож­дении негров. Этот важный указ стал величественным маяком света на­дежды для миллионов черных рабов, опаленных пламенем испепеляю­щей несправедливости. Он стал радостным рассветом, завершившим долгую ночь пленения.

Но по прошествии ста лет мы вынуждены признать трагический факт, что негр все еще не свободен. Спустя сто лет жизнь негра, к сожалению, по-прежнему калечится кандалами сегрегации и оковами дискримина­ции. Спустя сто лет негр живет на пустынном острове бедности посреди огромного океана материального процветания. Спустя сто лет негр по-прежнему томится на задворках американского общества и оказывает­ся в ссылке на своей собственной земле. Вот мы и пришли сегодня сюда, чтобы подчеркнуть драматизм плачевной ситуации.

В каком-то смысле мы прибыли в столицу нашего государства, чтобы получить наличные по чеку. Когда архитекторы нашей республики писа­ли прекрасные слова Конституции и Декларации независимости, они подписывали тем самым вексель, который предстояло унаследовать каж­дому американцу. Согласно этому векселю, всем людям гарантировались неотъемлемые права на жизнь, свободу и стремление к счастью.
Сегодня стало очевидным, что Америка оказалась не в состоянии вы­платить по этому векселю то, что положено ее цветным гражданам. Вме­сто того чтобы выплатить этот святой долг, Америка выдала негритянско­му народу фальшивый чек, который вернулся с пометкой «нехватка средств». Но мы отказываемся верить, что банк справедливости обанкро­тился. Мы отказываемся верить, что в огромных хранилищах возможнос­тей нашего государства недостает средств. И мы пришли, чтобы получить по этому чеку — чеку, по которому нам будут выданы сокровища свободы и гарантии справедливости. Мы прибыли сюда, в это священное место, также для того, чтобы напомнить Америке о настоятельном требовании сегодняшнего дня. Сейчас не время удовлетворяться умиротворяющими мерами или принимать успокоительное лекарство постепенных решений. Настало время выйти из темной долины сегрегации и вступить на зали­тый солнцем путь расовой справедливости. Настало время открыть двери возможностей всем Божьим детям. Настало время вывести нашу нацию из зыбучих песков расовой несправедливости к твердой скале братства.

Для нашего государства было бы смертельно опасным проигнориро­вать особую важность данного момента и недооценить решимость негров. Знойное лето законного недовольства негров не закончится, пока не на­станет бодрящая осень свободы и равенства. 1963 год — это не конец, а начало. Тем, кто надеется, что негру нужно было выпустить пар и что теперь он успокоится, предстоит суровое пробуждение, если наша нация возвратится к привычной повседневности. До тех пор пока негру не будут предоставлены его гражданские права, Америке не видать ни безмятеж­ности, ни покоя. Революционные бури будут продолжать сотрясать осно­вы нашего государства до той поры, пока не настанет светлый день спра­ведливости.
Но есть еще кое-что, что я должен сказать моему народу, стоящему на благодатном пороге у входа во дворец справедливости. В процессе завое­вания при надлежащего нам по праву места мы не должны давать основа­ний для обвинений в неблаговидных поступках. Давайте не будем стре­миться утолить нашу жажду свободы, вкушая из чаши горечи и ненависти.

Мы должны всегда вести нашу борьбу с благородных позиций досто­инства и дисциплины. Мы не должны позволить, чтобы наш созидатель­ный протест выродился в физическое насилие. Мы должны стремиться достичь величественных высот, отвечая на физическую силу силой духа. Замечательная воинственность, которая овладела негритянским общест­вом, не должна привести нас к недоверию со стороны всех белых людей, поскольку многие из наших белых братьев осознали, о чем свидетельству­ет их присутствие здесь сегодня, что их судьба тесно связана с нашей судьбой и их свобода неизбежно связана с нашей свободой. Мы не можем идти в одиночестве.

И начав движение, мы должны поклясться, что будем идти вперед.

Мы не можем повернуть назад. Есть такие, которые спрашивают тех, кто предан делу защиты гражданских прав: «Когда вы успокоитесь?» Мы ни­когда не успокоимся, пока наши тела, отяжелевшие от усталости, вызван­ной долгими путешествиями, не смогут получить ночлег в придорожных мотелях и городских гостиницах. Мы не успокоимся, пока основным ви­дом передвижений негра остается переезд из маленького гетто в большое. Мы не успокоимся, пока негр в Миссисипи не может голосовать, а негр в
Нью-Йорке считает, что ему не за что голосовать. Нет, нет у нас основа­ний для успокоения, и мы никогда не успокоимся, пока справедливость не начнет струиться, подобно водам, а праведность не уподобится мощ­ному потоку.

Я не забываю, что многие из вас прибыли сюда, пройдя через великие испытания и страдания. Некоторые из вас прибыли сюда прямиком из тесных тюремных камер. Некоторые из вас прибыли из районов, в кото­рых за ваше стремление к свободе на вас обрушились бури преследований и штормы полицейской жестокости. Вы стали ветеранами созидательного страдания. Продолжайте работать, веруя в то, что незаслуженное страда­ние искупается.

Возвращайтесь в Миссисипи, возвращайтесь в Алабаму, возвращай­тесь в Луизиану, возвращайтесь в трущобы и гетто наших северных горо­дов, зная, что так или иначе эта ситуация может измениться и изменится. Давайте не будем страдать в долине отчаяния.

Я говорю вам сегодня, друзья мои, что, несмотря на трудности и раз­очарования, у меня есть мечта. Это мечта, глубоко укоренившаяся в Аме­риканской мечте.

у меня есть мечта, что настанет день, когда наша нация воспрянет и доживет до истинного смысла своего девиза: «Мы считаем самоочевид­ным, что все люди созданы равными».

у меня есть мечта, что на красных холмах Джорджии настанет день, когда сыновья бывших рабов и сыновья бывших рабовладельцев смогут усесться вместе за столом братства.

у меня есть мечта, что настанет день, когда даже штат Миссисипи, пустынный штат, изнемогающий от накала несправедливости и угнете­ния, будет превращен в оазис свободы и справедливости.
у меня есть мечта, что настанет день, когда четверо моих детей будут жить в стране, где о них будут судить не по цвету их кожи, а по тому, что они собой представляют.

у меня есть мечта сегодня.

У меня есть мечта, что настанет день, когда в штате Алабама, губерна­тор которого ныне заявляет о вмешательстве во внутренние дела штата и непризнании действия принятых конгрессом законов, будет создана си­туация, в которой маленькие черные мальчики и девочки смогут взяться за руки с маленькими белыми мальчиками и девочками и идти вместе, подобно братьям и сестрам.

У меня есть мечта сегодня.
У меня есть мечта, что настанет день, когда все низины поднимутся, все холмы и горы опустятся, неровные местности будут превращены в равнины, искривленные места станут прямыми, величие Господа пред­станет перед нами и все смертные вместе удостоверятся в этом.

Такова наша надежда. Это вера, с которой я возврашаюсь на Юг.

С этой верой мы сможем вырубить камень надежды из горы отчая­ния. С этой верой мы сможем превратить нестройные голоса нашего на­рода в прекрасную симфонию братства. С этой верой мы сможем вместе трудиться, вместе молиться, вместе бороться, вместе идти в тюрьмы, вместе защищать свободу, зная, что однажды мы будем свободными.

Это будет день, когда все Божьи дети смогут петь, вкладывая в эти слова новый смысл: «Страна моя, это Я тебя, сладкая земля свободы, это я тебя воспеваю. Земля, где умерли мои отцы, земля гордости пилигримов, пусть свобода звенит со всех горных склонов».

И если Америке предстоит стать великой страной, это должно про­изойти.
Пусть свобода звенит с вершин изумительных холмов Нью-Хэмпшира!
Пусть свобода звенит с могучих гор Нью-Йорка!
Пусть свобода звенит с высоких Аллегенских гор Пенсильвании!
Пусть свобода звенит с заснеженных Скалистых гор Колорадо!
Пусть свобода звенит с изогнутых горных вершин Калифорнии!
Пусть свобода звенит с горы Лукаут в Теннесси!
Пусть свобода звенит с каждого холма и каждого бугорка Миссисипи!
С каждого горного склона пусть звенит свобода!

Когда мы позволим свободе звенеть, когда мы позволим ей звенеть из каждого села и каждой деревушки, из каждого штата и каждого города, мы сможем ускорить наступление того дня, когда все Божьи дети, черные и белые, евреи и язычники, протестанты и католики, смогут взяться за ру­ки и запеть слова старого негритянского духовного гимна: «Свободны на­конец! Свободны наконец! Спасибо всемогущему Господу, мы свободны наконец!»

I am happy to join with you today in what will go down in history as the greatest demonstration for freedom in the history of our nation.

Five score years ago, a great American, in whose symbolic shadow we stand today, signed the Emancipation Proclamation. This momentous decree came as a great beacon light of hope to millions of Negro slaves who had been seared in the flames of withering injustice. It came as a joyous daybreak to end the long night of their captivity.

But one hundred years later, the Negro still is not free. One hundred years later, the life of the Negro is still sadly crippled by the manacles of segregation and the chains of discrimination. One hundred years later, the Negro lives on a lonely island of poverty in the midst of a vast ocean of material prosperity. One hundred years later, the Negro is still languished in the corners of American society and finds himself an exile in his own land. And so we’ve come here today to dramatize a shameful condition.

In a sense we’ve come to our nation’s capital to cash a check. When the architects of our republic wrote the magnificent words of the Constitution and the Declaration of Independence, they were signing a promissory note to which every American was to fall heir. This note was a promise that all men, yes, black men as well as white men, would be guaranteed the «unalienable Rights» of «Life, Liberty and the pursuit of Happiness.» It is obvious today that America has defaulted on this promissory note, insofar as her citizens of color are concerned. Instead of honoring this sacred obligation, America has given the Negro people a bad check, a check which has come back marked «insufficient funds.»

But we refuse to believe that the bank of justice is bankrupt. We refuse to believe that there are insufficient funds in the great vaults of opportunity of this nation. And so, we’ve come to cash this check, a check that will give us upon demand the riches of freedom and the security of justice.

We have also come to this hallowed spot to remind America of the fierce urgency of Now. This is no time to engage in the luxury of cooling off or to take the tranquilizing drug of gradualism. Now is the time to make real the promises of democracy. Now is the time to rise from the dark and desolate valley of segregation to the sunlit path of racial justice. Now is the time to lift our nation from the quicksands of racial injustice to the solid rock of brotherhood. Now is the time to make justice a reality for all of God’s children.

It would be fatal for the nation to overlook the urgency of the moment. This sweltering summer of the Negro’s legitimate discontent will not pass until there is an invigorating autumn of freedom and equality. Nineteen sixty-three is not an end, but a beginning. And those who hope that the Negro needed to blow off steam and will now be content will have a rude awakening if the nation returns to business as usual. And there will be neither rest nor tranquility in America until the Negro is granted his citizenship rights. The whirlwinds of revolt will continue to shake the foundations of our nation until the bright day of justice emerges.

But there is something that I must say to my people, who stand on the warm threshold which leads into the palace of justice: In the process of gaining our rightful place, we must not be guilty of wrongful deeds. Let us not seek to satisfy our thirst for freedom by drinking from the cup of bitterness and hatred. We must forever conduct our struggle on the high plane of dignity and discipline. We must not allow our creative protest to degenerate into physical violence. Again and again, we must rise to the majestic heights of meeting physical force with soul force.

The marvelous new militancy which has engulfed the Negro community must not lead us to a distrust of all white people, for many of our white brothers, as evidenced by their presence here today, have come to realize that their destiny is tied up with our destiny. And they have come to realize that their freedom is inextricably bound to our freedom.

We cannot walk alone.

And as we walk, we must make the pledge that we shall always march ahead.

We cannot turn back.

There are those who are asking the devotees of civil rights, «When will you be satisfied?» We can never be satisfied as long as the Negro is the victim of the unspeakable horrors of police brutality. We can never be satisfied as long as our bodies, heavy with the fatigue of travel, cannot gain lodging in the motels of the highways and the hotels of the cities. We cannot be satisfied as long as the negro’s basic mobility is from a smaller ghetto to a larger one. We can never be satisfied as long as our children are stripped of their self-hood and robbed of their dignity by signs stating: «For Whites Only.» We cannot be satisfied as long as a Negro in Mississippi cannot vote and a Negro in New York believes he has nothing for which to vote. No, no, we are not satisfied, and we will not be satisfied until «justice rolls down like waters, and righteousness like a mighty stream.»

I am not unmindful that some of you have come here out of great trials and tribulations. Some of you have come fresh from narrow jail cells. And some of you have come from areas where your quest — quest for freedom left you battered by the storms of persecution and staggered by the winds of police brutality. You have been the veterans of creative suffering. Continue to work with the faith that unearned suffering is redemptive. Go back to Mississippi, go back to Alabama, go back to South Carolina, go back to Georgia, go back to Louisiana, go back to the slums and ghettos of our northern cities, knowing that somehow this situation can and will be changed.

Let us not wallow in the valley of despair, I say to you today, my friends.

And so even though we face the difficulties of today and tomorrow, I still have a dream. It is a dream deeply rooted in the American dream.

I have a dream that one day this nation will rise up and live out the true meaning of its creed: «We hold these truths to be self-evident, that all men are created equal.»

I have a dream that one day on the red hills of Georgia, the sons of former slaves and the sons of former slave owners will be able to sit down together at the table of brotherhood.

I have a dream that one day even the state of Mississippi, a state sweltering with the heat of injustice, sweltering with the heat of oppression, will be transformed into an oasis of freedom and justice.

I have a dream that my four little children will one day live in a nation where they will not be judged by the color of their skin but by the content of their character.

I have a dream today!

I have a dream that one day, d o wn in Alabama, with its vicious racists, with its governor having his lips dripping with the words of «interposition» and «nullification» — one day right there in Alabama little black boys and black girls will be able to join hands with little white boys and white girls as sisters and brothers.

I have a dream today!

I have a dream that one day every valley shall be exalted, and every hill and mountain shall be made low, the rough places will be made plain, and the crooked places will be made straight; «and the glory of the Lord shall be revealed and all flesh shall see it together.»

This is our hope, and this is the faith that I go back to the South with.

With this faith, we will be able to hew out of the mountain of despair a stone of hope. With this faith, we will be able to transform the jangling discords of our nation into a beautiful symphony of brotherhood. With this faith, we will be able to work together, to pray together, to struggle together, to go to jail together, to stand up for freedom together, knowing that we will be free one day.

And this will be the day — this will be the day when all of God’s children will be able to sing with new meaning:

My country ’tis of thee, sweet land of liberty, of thee I sing.

Land where my fathers died, land of the Pilgrim’s pride,

From every mountainside, let freedom ring!

And if America is to be a great nation, this must become true.

And so let freedom ring from the prodigious hilltops of New Hampshire.

Let freedom ring from the mighty mountains of New York.

Let freedom ring from the heightening Alleghenies of Pennsylvania.

Let freedom ring from the snow-capped Rockies of Colorado.

Let freedom ring from the curvaceous slopes of California.

But not only that:

Let freedom ring from Stone Mountain of Georgia.

Let freedom ring from Lookout Mountain of Tennessee.

Let freedom ring from every hill and molehill of Mississippi.

From every mountainside, let freedom ring.

And when this happens, when we allow freedom ring, when we let it ring from every village and every hamlet, from every state and every city, we will be able to speed up that day when all of God’s children, black men and white men, Jews and Gentiles, Protestants and Catholics, will be able to join hands and sing in the words of the old Negro spiritual:

Free at last! Free at last!

Thank God Almighty, we are free at last!