Чем гестапо отличалось от СС

09.12.2021Рубрика: Отделка

Минфин и Центробанк готовят поправки сразу в два закона, которые напрямую касаются взаимодействия банков и компаний-аудиторов. В результате такое понятие, как аудиторская тайна, может уйти в прошлое. А все из-за того, что аудиторам будет вменено в обязанность передавать информацию о деятельности их клиентов в ЦБ, ФСФР и Росстрахнадзор, а клиентам будет запрещено предпринимать какие-либо действия для ограничения информации. Список широк.

Правда, в конце прошлой недели Минфин все-таки решил прояснить ситуацию. Пока, считают в ведомстве, обсуждать поправки в законодательство преждевременно. «С соответствующей инициативой выступил Центробанк, предложения прорабатываются, обсуждать их еще рано», - сказал источник в министерстве. Документ в том виде, в каком он есть сейчас, ставит под сомнение само существование консультантов и аудиторов. Остается неясным вопрос, насколько будет защищена информация, которая относится к аудиторской тайне. А поправки в нынешнем виде просто сделают из аудиторов еще один надзорный орган, который, как Центробанк, должен будет выявлять все возможные нарушения.

В чем все-таки суть этих поправок, о которых споры идут уже несколько месяцев подряд? Итак, это могут быть любые факты о незаконных операциях банка, инвестиционной компании, которые могут привести к приостановлению или прекращению их деятельности. Недобросовестная деятельность клиента по отношению к аудитору, то есть предоставление неполной информации. Выявление в ходе аудиторской проверки любых операций, которые позволяют аудитору отказаться подписывать акт проверки, и т.д. Другими словами, аудитор будет обязан сообщать практически обо всем, что может показаться подозрительным или незаконным

Напомним, что давление на аудиторов началось еще в прошлом году, когда налоговые органы обратились с претензиями к PraicewaterhouseCoopers-Аудит по делу «ЮКОСа». Надзорные органы стали требовать от компании полного раскрытия информации обо всех клиентах. Понятно, что на такое требование последовал отказ, так как предоставлять информацию, относящуюся к разряду коммерческой тайны, обязательно лишь по решению суда. Если поправки будут приняты, то правила игры резко поменяются. Более того, аудиторы утратят возможность договора с клиентом об устранении выявленных нарушений без огласки, но получат право сообщать в ЦБ о любых подозрительных фактах, обнаруженных в банках. В противном случае, то есть в случае недоносительства, они сами смогут лишиться лицензии и даже оказаться привлеченными к материальной и уголовной ответственности.

У компаний и банков возникает масса вопросов по сути поправок. Главный - перечень фактов, которые власти относят к разряду подозрительных. Список широк, но точности в нем нет, говорят аудиторы. Второй вопрос, которым задаются аудиторские компании: а захочет ли кто-то нанимать сборщика компромата? Какой банк допустит, чтобы на него стучали? Убытки в первую очередь понесут крупные аудиторские компании, которые первыми попадут под око надзорных органов.

Клиенты уйдут к мелким компаниям-однодневкам, которые торгуют заключениями и за небольшие деньги готовы поставить печать под любой финансовой отчетностью, считают аудиторы. Аудиторский «крупняк» считает, что наступает конец банковского аудита в классическом определении, так как он станет довольно рискованным делом.

Минфин и Центробанк пока не дают никаких комментариев по проектам этих поправок. Хотя некоторые чиновники и говорят в кулуарах, что всевозможные риски, конечно же, есть, но это не российское изобретение. Такова международная практика. В Европе, например, раскрытие аудиторской информации давно стало привычной практикой. Правда, в той же Европе четко прописан список обязательной информации, которую должны сообщать аудиторы.

Уважаемый, во-первых, этот текст был написан мной лично за утренней чашкой кофе. Во-вторых, я ясно объяснил, почему в системе полиции безопасности работали люди, не имевшие членства в СС, но попробую ещё раз.
Для начала, нужно чётко понимать одну вещь. СС - это дочерняя структура НСДАП, которая создавалась для несения определённых задач (охрана лидеров партии). Членство в них было делом добровольным, а также в партии и других её организациях (СА, НСКК и так далее вплоть до Национал-социалистической благотворительной организации) было сугубо добровольным. Вполне рядовой была ситуация, когда члены СА, СС и т.д. не были членами партии, автоматически партийное членство не возникало при вступлении людей а дочерние организации (особенно это было характерно с 33 по 35 годы, когда приём новых членов в НСДАП был остановлен). Наиболее характерный случай - Генрих Мюллер, который стал членом партии в 1939 году, уже будучи главой криминальной полиции рейха и находясь в звании СС-оберфюрера (причём у партийных органов были возражения насчёт как приёма Мюллера в НСДАП, так и его членства в СС).
Полиция же безопасности (вернее, так - её составные части, криминальная и политическая полиции) создавалась на основе уже существовавших региональных полицейских служб, а на создание единых общеимперских структур ушло три года. Соответственно их служащие не были членами СС, а если хотели ими стать, то приобретали членство в индивидуальном порядке. То, что эти службы затем оказались интегрированы с СС, было обусловлено тем, что после прихода нацистов к власти Гиммлер, глава СС, был назначен главой политической полиции Мюнхена (существовавшей до этого и занимавшейся борьбой с политическим экстремизмом), а затем последовательно во всех остальных землях, кроме Пруссии. Гестапо же не подчинялось Гиммлеру формально до 1936 года, т.к. премьер-министр и министр внутренних дел этой земли Герман Геринг не желал терять контроль над ней (гестапо не оно, а она, т.к. полиция, а СС - не оно, а они, отряды).
К путанице в вопросе приводит одно сущностное свойство нацистского режима - управленческий хаос и борьба между лидерами. То, что под контроль Гиммлера попала вся немецкая полиция, было начальным этапом его замысла - не просто механически объединить их, но интегрировать их в СС. Для этого полицию порядка подчинили бывшему командиру берлинских СС Курту Далюге (на тот момент чиновнику прусского министерства внутренних дел), а полицию безопасности - шефу СД Рейнхарду Гейдриху. Но окончательная интеграция, которую Гиммлер планировал в начале 40-х, была заблокирована Борманом - он не хотел усиления Гиммлера путем передачи ему всех охранных и карательных служб под безраздельный контроль и поглощения полиции СС. Сохранение формального разделения СД, полиции безопасности и полиции порядка в нужном случае могло лишить Гиммлера или его преемника контроля над полицией (это фактически произошло в конце апреля 1945 г. - перед смертью Гитлер разделил посты Гиммлера, сделав рейхсфюрером СС силезского гауляйтера К. Ханке, а министром внутренних дел и главой полиции - баварского гауляйтера П. Гислера; правда, это уже не имело практического значения). Вместо этого было принято компромиссное решение - создание РСХА без слияния чисто эсэсовских (СД) и полицейских служб, причём оно лишь отражало фактически сложившуюся ситуацию - и СД, и полиция безопасности и так возглавлялись одним человеком. В силу этого членство в СС полицейских чиновников на службе в гестапо и крипо по-прежнему не было обязательным. Тем не менее, Гиммлер добивался вступления своих подчинённых-полицейских в организацию СС, распределял в полицию безопасности выпускников эсэсовских юнкерских школ, направлял членов СС, которые до этого или вообще не работали в системе СС, или сотрудников других управлений, на курсы фюреров полиции безопасности или в школу полиции в Лихтерфельде, а также перемещал сотрудников СД в полицию безопасности (как того же Шелленберга - из СД его перевели в гестапо на должность начальника отдела IVE, а затем обратно в СД) и наоборот, поэтому со временем в полиции безопасности всё больше сотрудников были членами СС. Тем не менее, сотрудники криминальной и политической полицейских служб могли носить свои ранги чиновников или звания полиции порядка и не быть членами СС, причём для крипо это было более характерно. В её составе была даже женская криминальная полиция, её возглавляла Фредерике Викинг. Она в принципе не могла быть членом СС (женщин в СС не принимали совсем, наличие женщин - членов СС в фильмах исключительно фантазия режиссёров и сценаристов; единственная возможность для женщин быть причастной к СС было членство в "свите СС", к ней относился женский персонал концлагерей и вспомогательный женский персонал). Так что ситуация, в которой все немецкие полицейские были бы членами СС и подчинялись бы главе СС на постоянной основе, а не лишь в силу совмещения Гиммлером должностей рейхсфюрера СС и статс-секретаря МВД, а затем и министра, было лишь мечтой "Рейхсханни", которую ему помешали осуществить противники в партии. В свою очередь, несмотря на формальную встроенность в систему главных управлений СС и значительное взаимопроникновение эсэсовских и полицейских структур друг в друга, службы полиции безопасности остались государственными правоохранительными органами.

Извлеченный из могилы полуистлевший гроб оказался легким, как картонная коробка. И не удивительно, когда его вскрыли, гроб оказался пустым. Останков Генриха Мюллера, шефа гестапо фашистской Германии, погибшего, по официальной версии (ох уж эти «официальные версии»!), 1 мая 1945 года, в могиле западноберлинского кладбища не обнаружилось.

То, что многоопытный Мюллер сумел в последние дни войны сымитировать свою смерть и даже захоронение, не вызывает сомнений. А рассказать о неизвестной широкому читателю кровавой биографии бывшего начальника государственной тайной полиции представляется само по себе важным, и не в последнюю очередь еще и потому, что наиболее правдоподобная, если не окончательная, версия о судьбе Мартина Бормана связана именно с Мюллером.

Начнем с промежуточного временного пункта, как бы пополам разделяющего 1945 год и день сегодняшний...

Перечитываю хранящуюся в моем досье успевшую пожелтеть вырезку из «Правды» от 17 ноября 1967 года. Слева две фотографии. На одной Мюллер в гитлеровской генеральской форме, на другой - как две капли воды похожий на него (постаревший, понятно) человек в наручниках. А вот текст сообщения, помещенного справа:

«Панама, 16. (ТАСС). Панамская полиция объявила об аресте человека, который, возможно, является бывшим шефом гитлеровского гестапо Генрихом Мюллером.

Разыскиваемый вот уже более 20 лет Мюллер как военный преступник обвиняется в зверском уничтожении трех миллионов военнопленных.

Руководитель департамента расследований Панамы Эктор Вальдес представил арестованного на пресс-конференции журналистам. Арестованный отказался отвечать на какие-либо вопросы.

Человек, подозреваемый в том, что он бывший шеф гестапо, был арестован 14 ноября в одном из пригородов Панамы. Он предъявил документы на имя Фрэнсиса Килларда Кейта, родившегося в 1906 году в американском штате Миссури. Однако он говорил очень плохо по-английски, с сильным немецким акцентом.

По предположению панамской полиции, Кейт-Мюллер перебрался из Венесуэлы в Панаму в 1959 году и занялся здесь мелкой торговлей.

Жена Мюллера, проживающая в Мюнхене, опознала мужа на показанных ей фотографиях, сделанных в 1966 году в Панаме. Для полного подтверждения личности арестованного панамские власти отправили для сличения отпечатки его пальцев в Западную Германию» Из Федеративной Республики Германии ответа не поступило. В те 60-е годы пост федерального канцлера (!) занимал человек с запятнанным нацистским прошлым. Это - К. Г. Киссингер. В правительственный кабинет входил военный нацистский преступник Т. Оберлендер - «крестный отец» западногерманских доктрин реванша, являющихся едва ли не доминантой внешнеполитического курса Бонна.

Между тем речь шла далеко не о рядовом (если такое понятие вообще уместно) гитлеровском преступнике.

Если Борман в фашистской Германии был создателем человеконенавистнических «теорий», то главным исполнительным и карательным органом, ответственным за поддержание «нового порядка», было гестапо, начальником которого был генерал СС Мюллер. Несомненно, он хорошо усвоил «теоретические» установки партайгеноссе Бормана. Их духу однозначно отвечают «практические» задачи, которыми занимался глава тайной полиции. Его подпись стоит под приказами о самых бесчеловечных преступлениях фашизма.

Помню посещение бывшего концлагеря Маутхаузен. Из 206 тысяч заключенных здесь погибли или умерли от мучений 110 тысяч. Здесь было все, что могла придумать до предела извращенная фантазия Мюллера и его сатрапов - газовая камера, крематорий, «угол расстрела в затылок». О последнем - особо. Шеф гестапо издал директиву с красноречивым названием «Пуля», предписывающую уничтожать советских военнопленных, оказывающих «плохое влияние» на узников концлагерей иных национальностей. Для выполнения этой чудовищной директивы по приказу Мюллера в Маутхаузене была сооружена «баня», при входе в которую затылок жертвы соприкасался с планкой и автоматически вызывал выстрел в шею. В другой инструкции Мюллера был подробно расписан процесс «выявления» нужных лиц среди узников концлагерей.

Шеф гестапо считал себя «знатоком» психологии и лично участвовал в допросах, отличавшихся особым изуверством.

В 1944 году в советский плен попал эсэсовский офицер Эрих Цильке, служивший в гестапо в качестве «эксперта по расовым вопросам». Будущему доктору исторических наук профессору А. С. Бланку - тогда молодому советскому офицеру-политработнику - довелось допрашивать этого «специалиста». Цильке, лично знавший Мюллера, рассказывал, что его шеф подозревал в «измене фюреру» всех, в том числе и сотрудников своего кровавого ведомства.

По словам Цильке, Мюллер нередко устраивал своеобразные «тесты»: вызывал в кабинет по очереди группу гестаповцев и заводил с ними разговоры на рискованные темы - о шансах Германии на победу в войне, об отношении к населению оккупированных стран и т. п. Цильке, сидевший в углу кабинета, должен был фиксировать реакцию отвечавших и брать на заметку тех, кто ему показался неискренним, а потом сравнивать свое заключение с выводами шефа. Любил Мюллер присутствовать на допросах с применением изощренных пыток. На гестаповском жаргоне такой допрос назывался «беседой» с использованием «третьей степени устрашения».

Страшную статистику оставил после себя тайный сыск, возглавляемый Мюллером. Более 400 тысяч человек были брошены в фашистские концлагеря, свыше 300 тысяч немецких антифашистов лишились жизни в результате преследований и террора со стороны карательных органов...

Многое говорит за то, что Мюллер пережил крах фашистской Германии. Он сумел сбежать с поминок «третьего рейха».

В 1984 году я спросил Юлиана Семенова, каково его мнение по поводу послевоенной судьбы главного вешателя «третьего рейха».

Я, как и многие западногерманские и американские журналисты,- говорил писатель,- совершенно убежден в том, что Мюллер ушел. Косвенные данные собранные мною сейчас в Латинской Америке, свидетельствуют, что он появлялся там, в частности в Панаме (здесь один из крупных местных политиков, связанный с ЦРУ, имел давние дружественные контакты с СС и СД). Удобнее всего рекрутировать на службу ЦРУ такого человека, как Мюллер, было именно в Панаме, в находившейся под контролем США зоне Панамского канала. Следы Мюллера мне удалось обнаружить в одном небольшом поселке на берегу Параны (а где, как не здесь, не раз видели Бормана! - В. И.) - там он довольно часто гостил у врача-изувера Менгеле.

О том, что именно в Латинской Америке осел бывший шеф гестапо, свидетельствовал упоминавшийся! итальянский журналист Массимо Кости.

Аналогичное предположение довелось слышать и на пресс-конференции, организованной МИД СССР для советских и иностранных журналистов в связи с делом Барбье.

И еще одно свидетельство лица, заслуживающего, на мой взгляд, доверия. В 1985 году в русском переводе вышла книга Виктора Александрова «Мафия СС». Сын русских эмигрантов, увезенный ребенком за границу после Октября, Александров в годы войны служил в американской армии.

Еще будучи военным журналистом, он начал работу по разоблачению в печати преступлений нацистов. Он присутствовал на Нюрнбергском процессе и после него предпринял собственные поиски скрывающихся от возмездия военных преступников. В годы «холодной войны» он подвергался травле со стороны пресловутых комиссий по расследованию антиамериканской деятельности, организованных сенатором Маккарти. В последнее время Александров жил во Франции. (В июле 1984 года он умер в Париже.)

Результатом розыска нацистских преступников явились книги: «Шесть миллионов павших (жизнь Адольфа Эймана)» - 1960 год, «Черный фронт» - 1969 год и «Мафия СС». В последней автор, называвший себя «охотником за нацистами», доказывает, что разгромленный фашизм не уничтожен до конца, что «нацистская зараза» не утратила своей опасности, а уцелевшие эсэсовцы составляют подлинную мафию, действующую в западном мире.

Александров приходит к твердому выводу, что и Борман, и Мюллер уехали из Европы. «В Латинской Америке,- пишет автор,- они встретили себе подобных по духу и преступлениям - Барбье, Рауффа, Менгеле и других».

Вообще же получается, что фигура Генриха Мюллера имеет прямое отношение к нашему рассказу о бывшем рейхсляйтере.

Должен признаться, что и после «рождественской находки» в Западном Берлине, казалось бы поставившей финальную точку в истории с рейхсляйтером, что-то подспудно мешало мне навсегда закрыть для себя «дело Бормана». Смущала, в частности, поспешность, с которой было проведено расследование, свидетельствовавшая о намерении как можно скорее похоронить - в прямом и переносном смысле - заместителя Гитлера по нацистской партии. Не случайно та же «Дейли экспресс» вскоре после этих событий многозначительно обронила: «Это - вечная индульгенция Бормана...»

Размышляя вновь и вновь над собранными материалами, я все время сталкивался с одним небезынтересным обстоятельством. Стоило появиться на свет сколько-нибудь серьезному и доказательному свидетельству в пользу того, что Борману удалось выбраться в ту майскую ночь 1945-го из столицы агонизирующего рейха, как моментально рождались авторитетные опровержения, а то и незавуалированные предостережения против дальнейшего расследования и публикации.

Взять хотя бы обстоятельные и весьма правдоподобные материалы, собранные журналистами западногерманского журнала «Квик». В печати было сообщение, что разыскать Бормана в Латинской Америке удалось группе репортеров журнала. Более того, журналисты подготовили серию статей о послевоенной деятельности Бормана, масштабах его операций в Латинской Америке, тесных связях с промышленниками и финансистами ФРГ, с боннскими политиками. Статьи так и не увидели света. Издателей «Квика» предупредили, что публикация будет противоречить «национальным интересам» ФРГ и повлечет за собой закрытие журнала, а возможно, и тюремное заключение издателей и репортеров. Предупреждение исходило от спецслужб Западной Германии.

При всем скептицизме серьезные сомнения в гибели Бормана оставили исследования Ладислава Фараго, о которых подробно рассказано выше. Уже потом появилось опровержение, показывающее осмотрительность тех, кто не хотел, чтобы правда всплыла на поверхность. Оказалось, что в период сбора материалов Фараго был передан ряд фальшивых документов и фотографий. После публикации статьи подделка была доказана, что конечно же скомпрометировало и все остальные источники, да и самого автора. Вот любопытная деталь механизма этой акции. На фотографии, подсунутой Л. Фараго, в действительности был изображен некий аргентинский учитель. Организовал передачу этой фальшивки журналисту Генрих Мюллер - бывший шеф гестапо. Это он направил своего агента в бюро «Нью- Йорк таймс» в Буэнос-Айресе, «вывел» корреспондентов на эту школу и «доказал», что весь рассказ журналиста - «фальсификация». Это был ловкий и мастерский ход опытного дезинформатора. Находка в Западном Берлине двух скелетов, по убеждению Пола Мэннинга, также дело рук Бормана и Мюллера, стремившегося наконец-то навсегда избавиться от внимания общественности.

Замечу попутно, что Л. Фараго вплоть до своей смерти также категорически утверждал, что «акция» на Инвалиденштрассе инспирирована Мюллером по прямому поручению. Бормана. Эту мысль он решительно отстаивал и в своей книге о Бормане - «То, что было потом».

Теперь о книге Пола Мэннинга, собственно и побудившей меня заново вернуться к делу бывшего рейхсляйтера. Вместе с ним разделяю мнение, что Борман сумел благополучно бежать из осажденного Берлина в ночь с 1-го на 2 мая 1945 года. Американскому журналисту удалось разыскать подручного Бормана, который поведал, как скрывал его в течение 10 дней после побега, а затем работал на него в Южной Америке, куда Борман попал в 1947 году с помощью разведслужб и госдепартамента США, подыскавших безопасное убежище не только рейхсляйтеру, но и многим другим нацистам, на чьей совести гибель миллионов и миллионов людей.

Тем же путем при прямой помощи «ОДЕССЫ» попал за океан и сам Мюллер, где стал видным, хотя и тайным, деятелем финансовой империи, созданной Борманом. Глава гестапо, по свидетельству американского журналиста, имел прямое отношение к вывозу ценностей из Германии. С их помощью были созданы десятки подставных корпораций в таких странах, как Португалия, Испания, Швеция, Швейцария, Турция, Аргентина. Часть этих средств в последующие годы передавалась для финансирования неофашистских организаций в Западной Германии и ряде других стран. Эти сведения очень схожи с другими разоблачениями подобного рода, касающимися послевоенной деятельности законспирированных организаций бывших эсэсовцев.

Однако основная часть средств в период с 1936-го до весны 1945 года попала к «надежным людям» в Латинской Америке.

Золото и валюту, как мы знаем, вывозили разными путями. Часть сокровищ переводилась на счета немецких банков в Аргентине. Параллельно с этим осуществлялась секретная операция «Огненная земля», в ходе которой ценности переправлялись в Патагонию на подводных лодках.

В вестнике международной информации агентства печати «Новости» в 1984 году указывалось, что в последние два года войны между Европой и Аргентиной был установлен своего рода «подводный тоннель», по которому курсировали гитлеровские субмарины. Достоверно речь, как минимум, идет о трех кораблях. Известны даже номера двух из них: У-977 и У-530. Можно назвать и имена всех трех капитанов: Шафер, Вермут, Нибур.

Таким образом, есть серьезные аргументы в пользу того, что основу финансовой империи составили ценности, своевременно и тайно переправленные Борманом и его командой, ключевое место в которой занимал бывший начальник государственной тайной полиции Генрих Мюллер.

Деньги и сокровища Бормана способствовали становлению и укреплению латиноамериканского и международного неофашизма. К этому выводу я пришел, разбирая механизм «черного интернационала» - своего рода генерального штаба и координационного центра послевоенного нацизма, о чем и писал в вышедшей в 1985 году книге «Коричневая паутина»...

Что касается Пола Мэннинга, то этот ветеран американского журнализма вышел на прямой контакт с людьми Бормана в Латинской Америке, которые пообещали устроить встречу с бывшим рейхсляйтером. Основания для того, чтобы верить Мэннингу, есть.

Ссылаясь на беседы с людьми из нынешнего окружения нацистского преступника, автор пишет, что Борман вовсе не считает себя военным преступником, а - напротив - полагает, что он немецкий патриот и что хочет умереть как герой, а не как изгнанник.

«Заговор молчания» - так назвал сначала свою книгу Мэннинг. Все вроде бы шло хорошо: на ее издание сразу нашлось много охотников. Книгу брали для публикации, рассказывает П. Мэннинг, несколько издательств, но каждый раз возвращали. Рукопись вернула однажды книжная фирма, поддерживающая тесные связи с западногерманскими книгоиздательскими компаниями. Другой раз, узнал автор, рукопись была отвергнута по прямому «совету» (читай - указанию) Вашингтона. Без всяких объяснений контракты разрывались. Причем даже в тех случаях, если это означало уплату неустойки. Словно сами вступив в заговор, одно за другим книжные издательства США, ранее не обделявшие вниманием исследования Пола Мэннинга, наотрез отказались от «Заговора молчания». В «черный список» попал многолетний труд Мэннинга и в ФРГ, и в Англии, где он также безуспешно пытался найти издателя.

В конце концов книга, как я сказал, все же вышла в свет. Нашлось небольшое издательство, которое решилось ее опубликовать. Те американские газеты, которые ее рецензировали, поместили самые высокие и лестные отзывы. Так, книжное обозрение «Уэст коуст ривью оф букс» дало книге высшую оценку, заявив, что она «открывает глаза читателю». А газета «Атлантик-сити пресс» писала: «...Вся правда о последних днях второй мировой войны еще не рассказана. Книга Мэннинга поднимает много вопросов, в том числе вопрос о том, сколько высокопоставленных нацистов по-прежнему живут в роскоши в разных уголках мира, включая Америку».

Но все это - провинциальные газеты. «Киты», как замечает корреспондент ТАСС в Вашингтоне Олег Поляковский, окружили книгу таким же заговором молчания, как и крупнейшие издательства. Она не попала в списки «бестселлеров». О ее существовании, должно быть, хорошо осведомлены в кабинетах госдепартамента США, Лэнгли, Пентагона, в оффисах межнациональных корпораций, использующих нацистские капиталы и опутавших своими щупальцами весь мир. Широким же читательским массам США, да и не только США, но и всего Запада, она неизвестна и недоступна.

На квартире Мэннинга раздавались телефонные звонки: анонимные абоненты угрожали смертью автору. За журналистом и его семьей неизвестные лица установили круглосуточную слежку. А когда книга наконец была напечатана, многие книжные магазины из элементарного страха отказывались выставить ее в витрине. Сам Мэннинг, человек многоопытный и далеко не робкий, был вынужден сменить квартиру, а его номер и по сей день не значится ни в одном телефонном справочнике.

И еще одна любопытная деталь. Люди Бормана, пишет П. Мэннинг, достали книгу еще в рукописи и познакомили с ней шефа. Борман, отметив, что автор собрал «обстоятельный материал», дал свой отзыв: «Книга хорошая. Но ни славы, ни денег она не принесет». И действительно: ни славы, ни денег на своем упорстве П. Мэннинг не заработал.

В чем кроются причины зоны отчуждения, созданной вокруг темы Бормана? Представляется, что их несколько.

Начать с того, что только живые преступники кровно заинтересованы в своем инкогнито и тайне местопребывания. Не забудем при этом, что над Борманом, как и целым рядом других бонз фашистского рейха, все послевоенные годы висит смертный приговор. Вот вам первая причина, по которой Борман еще до окончания войны уничтожил большинство документов и материалов (билет члена нацистской партии, служебный архив, медицинскую карточку и т. д.).

О стремлении во что бы то ни стало хранить тайну говорят многочисленные «факты» появления Бормана - то рядом, то на другом конце земли. А удачная дискредитация материалов, собранных Фараго? А странные вещи вокруг рукописи Мэннинга? Похоже, что тут действует хорошо отлаженный фальсификационный механизм.

Нельзя исключить и того, что Борман (или Мюллер) «разбросали» двойников рейхсляйтера. И не только, как мы говорим, в поверженной Германии, но и позже в других частях света. Обстоятельства обнаружения и «захоронения» останков в Западном Берлине усиливают предположение, что в этом деле задействованы специалисты высокого класса из аппарата Генриха Мюллера.

Одним словом, у Бормана оказалось немало личных мотивов «исчезнуть», равно как и способов осуществить задуманное.

Но принимая это во внимание, попытаемся разобраться, кто еще, какие политические и иные круги делали и делают из Бормана фигуру умолчания?

Вот, к примеру, отнюдь не простое дело с нацистскими подлодками, «всплывающими» на поверхность на нашем пути по следам исчезнувшего рейхсляйтера.

Достоверно известно, что после подписания акта о безоговорочной капитуляции Германии бесследно исчезли 17 немецких подводных лодок. Даже предположив, что часть из них была потоплена, а несколько в последние дни подорвались на минах, трудно поверить, чтобы ни от одного из семнадцати (кроме упоминавшихся трех) судов не осталось ни малейшего следа.

Стоит же появиться сообщению или даже слуху об обнаружении субмарины, как на всякую публикацию кем-то накладывается табу. Так было, к примеру, с подлодкой, найденной в начале 80-х годов группой ныряльщиков в проливе Скагеррак, потопленной английским бомбардировщиком в самом конце войны. Газеты утверждали, что на ее борту находились крупная партия золота и ящики с секретными документами. Но потом интерес к подъему лодки вдруг «пропал». Мне лично до сих пор неизвестно почему...

В одном из окраинных районов Западного Берлина - Далеме, среди стройных сосен и раскидистых лип притаилось скромное здание. Оно не отличается ни своеобразием архитектуры, ни древностью своих стен. Бросается в глаза лишь сильно смахивающая на концлагерную проволочная изгородь в несколько рядов. По ту ее сторону, руки за спину, ноги на ширине плеч, стоит американский солдат. Где-то сбоку от ворот можно заметить и табличку с надписью на английском языке: «Центр документации».

Вот что рассказывала о «центре» и содержимом этого огромного сейфа «Комсомольская правда» в конце 1984 года.

Сам район Далем ведет свою «родословную» от построенного в 30-е годы городка СС. По замыслу архитекторов сверху он должен был походить на огромную свастику. Чуть в стороне от Далема, в здании нынешнего «Центра документации» во времена «третьего рейха» свило осиное гнездо одно из подразделений Мюллера - служба подслушивания и перехвата гестапо. И чтобы не привлекать постороннего взгляда, соорудили многоэтажное подземелье.

В подвалах дома на окраине Далема под неусыпным оком электронных сторожей хранятся полные списки членов фашистской партии, биографические данные на 500 тысяч эсэсовцев. (Напомню в этой связи, что Борман носил высшее звание в СС - обергруппенфюрер.) Эти материалы были захвачены в 1945 году американской армией в Южной Германии и позже перевезены в Далем.

Доступ в архив имеет очень ограниченный круг лиц, в основном американцы. За сорок лет хранящиеся в «Центре документации» материалы нигде, разумеется, не публиковались. Не первый год ведутся «официальные» переговоры между представителями американской администрации и боннским правительством о передаче ФРГ документов архива, способных пролить свет на многие темные страницы нацистской истории.

Бесконечные проволочки с передачей архива и планы его уничтожения вполне понятны. Как же, ведь достоянием гласности могут стать факты из нацистского прошлого как крупных преступников (Бормана, например), так и иных нынешних западногерманских политических деятелей.

Усердно пытаются помешать раскрытию имен, прошлых дел и нынешнего местопребывания нацистских военных преступников сами виновники кровавых расправ, избежавшие возмездия, так же как и их влиятельные покровители. Особенно заметна их «работа» стала в ходе подготовки процесса над Барбье.

Не странно, что многие моменты в деле Барбье держались «за рамками» процесса. В этом плане можно рассматривать и заговор молчания вокруг «героя» нашего расследования. Секреты подобного рода просто так не хранятся.

Если же встать на вполне приемлемую точку зрения Пола Мэннинга относительно причастности к бегству Бормана верных слуг его величества капитала - ЦРУ и госдепартамента, их роли в потворстве нацистским преступникам, то можно сделать вполне определенный вывод.

Вот он: сохранившая нацистский мир политическая система, американские корпорации и их южноамериканские «дочери», в активы которых вложены краденые у народов ценности, не заинтересованы в том, чтобы люди узнали правду о судьбе фашистского преступника Бормана, равно и о тех, кто помог ему избежать справедливого возмездия.

Более того. Здесь стремление Бормана и монополий (плюс спецслужб) сохранить «тайну 2 мая» полностью совпадает. И это взаимное стремление диктует необходимость всячески поддерживать «фигуру умолчания», сознательно превратив плоть в призрак.

Правда, в конце прошлой недели минфин все-таки решил прояснить ситуацию. Пока, считают в ведомстве, обсуждать поправки в законодательство преждевременно. "С соответствующей инициативой выступил Центробанк, предложения прорабатываются, обсуждать их еще рано", - сказал источник в министерстве. Документ в том виде, в каком он есть сейчас, ставит под сомнение само существование консультантов и аудиторов. Остается неясным вопрос, насколько будет защищена информация, которая относится к аудиторской тайне. А поправки в нынешнем виде просто сделают из аудиторов еще один надзорный орган, который, как Центробанк, должен будет выявлять все возможные нарушения.

Напомним, что давление на аудиторов началось еще в прошлом году, когда налоговые органы обратились с претензиями к PraicewaterhouseCoopers-Аудит по делу "ЮКОСа". Надзорные органы стали требовать от компании полного раскрытия информации обо всех клиентах. Понятно, что на такое требование последовал отказ, так как предоставлять информацию, относящуюся к разряду коммерческой тайны, обязательно лишь по решению суда. Если поправки будут приняты, то правила игры резко поменяются. Более того, аудиторы утратят возможность договора с клиентом об устранении выявленных нарушений без огласки, но получат право сообщать в ЦБ о любых подозрительных фактах, обнаруженных в банках. В противном случае, то есть в случае недоносительства, они сами смогут лишиться лицензии и даже оказаться привлеченными к материальной и уголовной ответственности.

Клиенты уйдут к мелким компаниям-однодневкам, которые торгуют заключениями и за небольшие деньги готовы поставить печать под любой финансовой отчетностью, считают аудиторы. Аудиторский "крупняк" считает, что наступает конец банковского аудита в классическом определении, так как он станет довольно рискованным делом.

Но хуже, чем сообщать о нарушениях в ЦБ, может оказаться другое. Наработками этими может воспользоваться и налоговая служба. ФНС России уже предпринимала попытки разрушить аудиторскую тайну. Пока ей это не удалось. После принятия поправок работа будет поставлена на законную и широкую ногу.

Протокол допроса бывшего СС бригаденфюрера Вальтера Шелленберга – I (осень сорок пятого)

Вопрос. – Расскажите о ваших заграничных командировках, начиная с тысяча девятьсот тридцать седьмого года. Кто сопровождал вас? Имена, фамилии, звания сотрудников? Задачи, которые вы им вменяли?

Ответ. – Задачи им вменял Гейдрих. Я тогда еще не был шефом шестого управления, я сам был вынужден выполнять те приказы Гейдриха, которые не противоречили моему пониманию чести и достоинства немца.

Вопрос. – Вы когда-либо отказывались повиноваться Гейдриху?

Ответ. – По вполне понятным причинам я не мог этого сделать. Я, однако, предпринимал свои шаги, чтобы свести на нет его задания... Я помню, в тридцать девятом году...

Вопрос. – Вы отклоняетесь от заданного вам вопроса.

Ответ. – Одиннадцатого марта тридцать восьмого года, в день аншлюса, я получил приказ Гиммлера вылететь вместе с ним в Остмарк...

Вопрос. – Куда?

Ответ. – Остмарк. Так после аншлюса называлась Австрия. Мы летели в большом транспортном самолете. Гиммлер сидел, прислонившись к двери, говорил о будущем этой страны, потом перешел на его любимую тему о скандинавских рунах; я обратил внимание на какой-то посторонний назойливый шум и заметил, что блокиратор, запирающий дверь, открылся. В любую минуту Гиммлер мог вывалиться... Я схватил его за лацканы, рванул на себя, он гневно закричал что-то, и я увидел на его лице испуг... Я объяснил ему, в чем дело... С тех пор он был всегда очень добр ко мне... Именно этим объясняется то, что он доверял мне, хотя я позволял себе ему возражать. Он не терпел этого ни от кого, только от меня...

Вопрос. – Вы когда-нибудь возражали ему письменно?

Ответ. – В тех условиях это было невозможно. Возражение руководителю было исключено в системе рейха.

Вопрос. – Чем вы занимались в Австрии?

Ответ. – Я захватил архивы австрийской секретной службы. Поскольку ее шеф полковник Ронге изъявил желание работать на нас, операция прошла быстро и организованно. Сколько-нибудь интересных документов я у него не нашел, кроме разве материалов, связанных с дешифрованием кодов ряда иностранных посольств. Затем Гиммлер поручил мне организовать меры безопасности в связи с приездом в Вену Гитлера. Должен сказать со всей честностью, что я никогда не видал такого энтузиазма толпы, приветствовавшей фюрера.

Вопрос. – Скольких людей вы посадили перед этим в тюрьмы?

Ответ. – Этим занимались Кальтенбруннер и Мюллер. Я был всегда связан с внешнеполитическими вопросами.

Вопрос. – Но в момент проезда Гитлера по городу за его безопасность отвечали вы, а не Кальтенбруннер или Мюллер. По вашему приказу были арестованы три человека – на мосту через Дунай, к которому подъезжал кортеж Гитлера.

Ответ. – У вас неверная информация. Я никогда не давал приказов на чей-либо арест. Я находился в центральном бюро полиции, где по карте отмечалось – метр за метром – следование кортежа... Информацию мы получали ежеминутно от постов слежения, расположенных по улицам, выбранным для проезда Гитлера. За двадцать минут перед тем, как фюрер должен был оказаться на мосту, я получил сообщение, что австрийские СС арестовали три подозрительные личности, которые, как предполагалось, должны были взорвать мост, заминированный этой ночью... Так что их арест был осуществлен не по моему приказу... Я знал, что фюрер не любит, когда меняются маршруты его проездов, это бы поставило меня в крайне невыгодное положение, поэтому я отправился на мост, успел просмотреть, нет ли где бикфордова шнура, убедился, что опоры не минированы, но на всякий случай проехал в десяти метрах перед машиной Гитлера. После этого я вернулся в центральное полицейское бюро...

Вопрос. – Какова судьба трех арестованных австрийцев?

Ответ. – Той же ночью прилетел Мюллер. Он занимался подобного рода делами. Он, не я.

Вопрос. – К тем людям были применены пытки?

Ответ. – Повторяю, я никогда не вникал в суть работы Мюллера.

Вопрос. – Но вы допускаете возможность применения пыток?

Ответ. – Мюллер – садист... Он мог применять пытки, хотя они были запрещены уставом министерства внутренних дел.

Вопрос. – А уставом гестапо?

Ответ. – Тоже.

Вопрос. – Как долго вы работали в Вене?

Ответ. – В мае я был отправлен в Италию, поскольку туда вылетал Гитлер, чтобы нанести визит Муссолини и, таким образом, положить конец измышлениям западной прессы о разногласиях, возникших между дуче и фюрером в связи с аншлюсом Австрии.

Вопрос. – Вас отправили в Рим одного?

Ответ. – Нет... С Мюллером.

Вопрос. – Чем занимался Мюллер?

Ответ. – Он занимался всей текущей работой, проверкой маршрутов, выявлением неблагонадежных лиц, проживавших на тех улицах, где должен был проезжать Гитлер. Я же налаживал политические контакты с секретной службой Муссолини.

Вопрос. – Кто был с вами еще во время этой командировки?

Ответ. – Штурмбанфюрер Шторх и майор Гаузнер.

Вопрос. – Во время этого визита итальянская полиция провела более шести тысяч превентивных арестов... В тюрьмы были брошены жены и дети людей левых убеждений. Кто был инициатором этой бесчеловечной акции?

Ответ. – Мюллер. Я привез с собою восемьдесят наиболее талантливых сотрудников политической разведки, которые осуществляли контакт с итальянской пограничной и паспортной службами. Я также отправил в Рим пятьсот лучших лингвистов, занимавшихся романской филологией, в качестве тур истов. Они были организованы в тройки, каждому была вменена в обязанность совершенно конкретная задача: налаживание знакомств с офицерами секретной полиции дуче, завязывание контактов с женщинами света, имеющими по своему положению доступ к информации, а также постоянное наблюдение за всем тем подозрительным в домах и на улицах, что может затруднить проведение дружеского визита фюрера. Главная цель Муссолини в то время сводилась к тому, чтобы продемонстрировать Гитлеру единство нации, преданной идеалам фашизма. Ему это удалось в полной мере, ибо Гитлер прежде всего обращал внимание на то, как ведут себя толпы на улицах, он был человеком чувства, считал себя обладающим даром провидения. Единственный инцидент произошел не по нашей вине, и это стоило отставки моему доверенному информатору, офицеру протокола штаба фюрера фон Бюлов-Швандте; дело в том, что Гитлер переоделся в вечерний костюм, ибо сразу же после приема почетного парада в Неаполе он вместе с королем должен был отправиться в оперу. Однако король был в военной форме. Гитлер уволил фон Бюлов-Швандте сразу же после этого парада, отправив послом в Бельгию, что было для меня большой потерей.

Вопрос. – Что значит «доверенный информатор»? Вы имели право вербовать агентуру в ближайшем окружении Гитлера?

Ответ. – Речь идет не о той агентуре, которая подразумевается в обычном смысле этого слова. Конечно, это было бы безумием вербовать человека из окружения фюрера, это бы стоило мне головы. Но фон Бюлов-Швандте был человеком из хорошей семьи, с прекрасным образованием, значит, ему было чего бояться...

Вопрос. – Я не понял вас... Поясните, что вы имеете в виду?

Ответ. – Дело в том, что он был широко образованным человеком, его отец придерживался старых традиций, истинный аристократ... Следовательно, в семейном кругу нет-нет да возникали разговоры о том ужасном, что нес с собою Гитлер. Наутро после таких разговоров людей начинал прямо-таки разъедать страх. Слухи о гестапо, как всезнающей организации, распространявшиеся в первую очередь Гейдрихом, делали свое дело. Многие из такого рода аристократов предпринимали все, чтобы заручиться дружбой с людьми моей профессии... Этим они как бы получали индульгенцию на искупление тайных грехов. Лишь так я могу объяснить то, что фон Бюлов-Швандте делился со мною многим из того, что происходило за закрытыми дверьми имперской канцелярии. Между нами был заключен молчаливый договор: он снабжает меня информацией, которая поможет мне ориентироваться в том, что происходит в кабинете Гитлера, а я обеспечиваю покровительство семье фон Бюлова в моем ведомстве. Впрочем, об этом даже не надо было договариваться, условия сделки разумелись сами по себе. В условиях того времени многое решал не Гитлер и не Гиммлер, а их окружение... Именно оно могло вывести человека из-под удара, а могло и подвести под сокрушительный удар... Фюрер был довольно отходчивым человеком... По прошествии нескольких недель после вспышки гнева Гиммлер – если я успевал его подготовить к разговору – легко добивался у фюрера того, что было выгодно мне и моему делу... Так, кстати, случилось впоследствии и с фон Бюловом... Гиммлер попросил у Гитлера разрешение использовать опыт фон Бюлова по вопросам протокола в нашем представительстве в Лондоне... Гитлер только посмеялся: «Он заставит нашего посла явиться на прием к королю в спортивном костюме»...

Вопрос. – Значит ли это, что фон Бюлов выполнял в Лондоне шпионские задания?

Ответ. – Я бы так не ставил вопрос. Что значит, «шпионские» задания? Конечно, он передавал мне наиболее интересную информацию, связанную с расстановкой сил в вашем кабинете, особенно накануне прихода сэра Уинстона. Фон Бюлов имел обширный круг знакомств в Лондоне, его информация была такой, которая соответствовала действительности, не выдавала желаемое за факт, не следовала программе фюрера, высказанной им накануне. Ужас тоталитаризма в том и заключался, что дипломаты и наша служба должны были порою идти против очевидного только потому, что это было угодно доктрине, сформулированной Гитлером. Однако именно мое подразделение отвоевало себе право сообщать Гиммлеру правду, невзирая на точку зрения фюрера.

Вопрос. – С кем из англичан более всего общался фон Бюлов – в плане получения конфиденциальной информации?

Ответ. – Мне трудно ответить на этот вопрос. Я должен познакомиться с документами, которые я отправлял Гиммлеру. Естественно, фон Бюлов ничего не писал мне, я не смел унижать человека его уровня работой рядового осведомителя. Однако если вы дадите возможность посмотреть мои доклады той поры, я смогу припомнить те имена, которые порою приходилось скрывать псевдонимом. Например, Фредди Краус, которого мы подвели к семье сэра Уинстона через Жаклин де Брогли, работал под псевдонимом «Племянник», а саму Жаклин мы называли «Красотка»...

Вопрос. – Об этом узле мы будем говорить в другой раз. Пока что продолжайте показания о вашей заграничной работе, о контактах, связных, резидентах.

Ответ. – Наиболее сложной была операция в Венло...

Вопрос. – Расскажите об этой операции подробнее.

Ответ. – Гейдрих вызвал меня к себе и сказал, что наши люди наладили в Голландии – уже после того, как между Германией и Англией формально шла война, – контакт с британской секретной службой. Он передал мне папку с совершенно секретными документами и предложил изучить ее в такой степени, чтобы наутро я внес предложения по развитию операции на ближайшее будущее. Суть дела сводилась к тому, что наш агент Ф-479...

Вопрос. – Его фамилия?

Ответ. – Я знал его только по номеру.

Вопрос. – Насколько серьезен был уровень этого агента?

Ответ. – Самый высокий уровень... Он был политическим эмигрантом, жил в Голландии с момента прихода к власти Гитлера, а потом начал сотрудничать с нами... Именно он установил контакт с британской секретной службой...

Вопрос. – По чьему указанию?

Ответ. – Думаю, это была его инициатива. В отличие от Гиммлера и Гейдриха я всегда поощрял инициативу секретных агентов, полагая, что моим сотрудникам более целесообразно включаться в операцию уже после того, как проведена вся подготовительная работа... Он дал понять английской секретной службе, что в Германии существует генеральская оппозиция в вермахте. Это заинтриговало Лондон, ваши люди стали интересоваться, нет ли среди оппозиции людей, способных организовать путч против Гитлера... Как раз после того, как агенту был задан такой вопрос, Гейдрих и предложил мне возглавить руководство операцией.

Вопрос. – Вы не допускаете мысли, что идею о генеральской оппозиции придумал сам Гейдрих?

Ответ. – У меня нет таких фактов.

Вопрос. – Какова дальнейшая судьба агента Ф-479?

Ответ. – Не знаю.

Вопрос. – Кто его вербовал?

Ответ. – Не знаю.

Вопрос. – Продолжайте.

Ответ. – Я сказал Гейдриху, что намерен сам встретиться с английской секретной службой в Голландии. Он одобрил мой план. Я получил документы на имя капитана транспортного управления генерального штаба Шэмэла. Для этого настоящий капитан Шэмэл был отправлен в инспекционную поездку в Польшу, а я приступил к изучению всех материалов, собранных на него. День я потратил на то, чтобы научиться носить монокль, которым постоянно пользовался капитан. Это оказалось не очень трудным делом, поскольку у меня было плохо со зрением, особенно в правом глазу. В Дюссельдорфе, на нашей конспиративной квартире, я вживался в образ Шэмэла, а также сочинял легенду оппозиционной генеральской группы. Двадцатого октября тридцать девятого года я получил шифротелеграмму от нашего агента, что встреча должна состояться завтра, в пограничном Цутфене, в Голландии. Ночью позвонил Гейдрих: «Я даю вам полную свободу рук во время переговоров с англичанами». Меня сопровождал один из моих сотрудников, державший на связи Ф-479, вполне квалифицированный специалист, но весьма рассеянный, что едва не стоило нам жизни. Мы выехали двадцать пер...

Вопрос. – Фамилия вашего сотрудника?

Ответ. – Кажется, Краузе.

Вопрос. – Не помните точно?

Ответ. – У меня были тысячи сотрудников... По-моему, Краузе... Итак, мы прибыли в Цутфен, там меня ждал большой черный «бьюик», в котором сидел человек, представившийся капитаном Бестом из английской разведки. Он пригласил меня в свою машину, мой сотрудник поехал следом; Бест оказался прекрасным, располагающим к себе собеседником, тем более он был скрипачом, я музицировал с детства, поэтому у нас очень скоро наладился вполне дружеский контакт. О деле он не говорил до тех пор, пока мы не встретились с майором Стевенсом и лейтенантом Коппенсом. Я сообщил им, что действительно представляю оппозиционную группу, которую возглавляет видный генерал, имя которого по понятным причинам я не могу открыть. Наша цель – смещение Гитлера. Моя задача – узнать позицию Британии: станет ли Лондон поддерживать контакт с новым правительством, контролируемым генеральным штабом вермахта? Если да, то готов сразу же сесть за стол переговоров, которые необходимы, чтобы выработать условия мирного договора между Германией и Британией после того, как фюрер будет устранен. Бест и Стевенс ответили, что правительство его величества приветствует желание группы военных устранить Гитлера и что мы можем рассчитывать на помощь со стороны Лондона в нашей работе. Однако детали соглашения между Берлином и Лондоном, которое последует после свержения Гитлера, было бы целесообразно обговорить в присутствии одного из руководителей оппозиции. «Можете ли вы организовать переход границы одному из ваших лидеров?» Я ответил, что приложу все усилия, чтобы сделать это. Тогда англичане предложили провести следующую встречу в их штаб-квартире, в Гааге, тридцатого октября, пообещав ознакомить нас с развернутыми предложениями не только министерства иностранных дел Англии и Даунинг-стрит ... Я вернулся в Берлин, и Гейдрих повторил, что он дает мне полную свободу действий как в легендировании операции, так и в подборе кандидатов на «участие» в «заговоре генералов». Я поселился в особняке моего друга профессора де Крини, директора отделения психиатрии госпиталя Шаритэ; это были прекрасные дни тишины и отдыха; однажды, во время прогулки с профессором, я подумал, что он вполне может сыграть роль одного из «генералов-оппозиционеров», ибо он был полковником медицинской службы, родился в Австрии, в Граце, что придавало достоверность его неприязни к Гитлеру, оккупировавшему его страну. Де Крини согласился с моим предложением, я посвятил его в подробности плана, и мы отправились в Дюссельдорф, на мою конспиративную квартиру, чтобы подготовиться к встрече с британской разведкой и прорепетировать возможные аспекты предстоящих переговоров. Мы пробыли в Дюссельдорфе два дня и выехали в Голландию. Прибыв на место встречи со Стевенсом и Бестом, мы были задержаны голландской полицией, привезены в участок, подвергнуты самому тщательному обыску, чуть было не провалились, но чудом избежали этого благодаря случаю...

Вопрос. – Почему вы должны были провалиться?

Ответ. – Потому что при подготовке операции я уделял максимум внимания профессору де Крини, считая своего сотрудника вполне квалифицированным разведчиком, но когда начался обыск и нас заставили открыть портфели, я к своему ужасу увидал у моего человека упаковку аспирина со штампом «главного санитарного управления СС». Счастье, что мой саквояж был уже досмотрен, я улучил момент, пока обыскивали де Крини, и съел эту упаковку.

Вопрос. – Сильно потели?

Ответ (смех допрашиваемого).

Ответ. – По прошествии часа пришли Стевенс и Бест, сказали, что спутали дорогу. Прямо из полиции они забрали нас в дом Беста, где его очаровательная жена, прекрасная художница, дочь генерала Рееса, устроила ужин. Разговор был дружеским, стол прекрасным (я никогда и нигде не пробовал таких изумительных устриц), атмосфера – располагающая к откровенности. Правда, наш агент Ф-479, также приглашенный на ужин, очень нервничал, и мне казалось, это было заметно всем, сидевшим за столом. Де Крини вел себя прекрасно, он приковал к себе всеобщее внимание, сказался его австрийский лоск и шарм, хозяйка была в восторге от «старого господина». Тем не менее я чувствовал на себе постоянный изучающий взгляд Беста; когда я вышел в туалет, он неслышно прошел за мною и спросил: «Вы всегда носите монокль или временами?» Назавтра мы были приглашены на конспиративную квартиру британской секретной службы, которая работала в Голландии под прикрытием фирмы «Ханделс Диинст Феер континент» на Ниуве Уитлег, пятнадцать. Там мы обсудили все основные позиции.

Вопрос. – Какие именно?

Ответ. – После того как генералы «свергают» Гитлера, мы объявляем о мире с западными державами, даем независимость Польше, Австрии и Чехословакии, возвращаемся к системе золотого стандарта в экономике, но со своей стороны просим рассмотреть в положительном плане вопрос о передаче Германии ее колоний, отторгнутых в результате Версальского мира. «Это необходимо потому, – подчеркнули мы, – что немцы остро дискутируют вопрос о жизненном пространстве и вместо аннексий Гитлера было бы целесообразно поддержать наш режим, вернув немцам утраченные заморские земли». Бест и Стевенс согласились с нашей точкой зрения, предложив рассмотреть возможность провозглашения «мандатных территорий». Майор Стевенс связался по телефону с Лондоном и сообщил нам, что окончательно этот вопрос будет решен во время наших переговоров с лордом Галифаксом, из министерства иностранных дел империи... Мы получили код на радиостанцию британской секретной службы и специальный номер «О-Н-4» в Гааге. Была достигнута договоренность, что я вместе с руководителем оппозиции приеду в Голландию на следующей неделе и полечу в Лондон для встречи с лордом Галифаксом и другими членами кабинета. Вернувшись в рейх, я постоянно поддерживал контакт с англичанами, их радио работало безукоризненно, однако, несмотря на мои постоянные запросы о продолжении работы, Гейдрих молчал, ни разу не соединившись со мною по телефону. Шестого ноября я – на свой страх и риск – снова отправился в Голландию на встречу с англичанами, сказав им, что среди руководства оппозиции продолжаются дискуссии по поводу условий для мирных переговоров с Лондоном. Англичане, чтобы «подтолкнуть» наших «оппозиционеров», заметили, что в случае, если война продолжится и возникнет реальная угроза немецкого вторжения, в Берлине не должно быть иллюзий: «Даже если Остров будет оккупирован, мы переберемся в Канаду и станем продолжать войну против нацистов до конца».

Вопрос. – Кто именно сказал вам эту фразу?

Ответ. – Я сейчас не могу вспомнить, кто именно произнес эти слова.

Вопрос. – Вы намеренно избегаете давать точные ответы?

Ответ. – Я как раз стараюсь быть предельно точным в своих показаниях.

Вопрос. – При каких обстоятельствах эта игра с Лондоном, задуманная, по вашим словам, Гейдрихом, претерпела изменение?

Ответ. – Я как раз и иду к этому. Я очень нервничал, поскольку Гейдрих прервал со мной контакты, то и дело звонил ему в бюро, опасаясь потерять связь с английской секретной службой. В разведке всякая затяжка подозрительна, комбинацию надо работать стремительно...

Вопрос. – Это ваша точка зрения? Или же таков был метод работы СД?

Ответ. – Это моя точка зрения и мой метод. К сожалению, в СД мой метод не встречал должного понимания. Даже Гейдрих опасался принимать самостоятельные решения, он всегда старался заручиться поддержкой Гиммлера, а тот, в свою очередь, ничего не предпринимал, не обсудив дело с фюрером, который очень увлекался работой разведки. Поэтому мы теряли драгоценное время и упускали инициативу. Фюрер далеко не так часто принимал Гиммлера, как это кажется, он тогда много времени уделял изучению архитектурных проектов Шпеера, следил за тем, что происходило в кино, внимательно наблюдал за литературой и живописью, тщательно готовил конспекты своих выступлений перед нацией.. Поэтому решение вопроса с игрой против Стевенса и Беста затягивалось, окончательного одобрения фюрера все еще не было, но я – на свой страх и риск – нашел крупного фабриканта, который согласился поехать со мной в Голландию в качестве главы «оппозиции», и начал с ним репетиции...

Вопрос. – Как фамилия этого человека?

Ответ. – Это вполне уважаемый господин, который не был членом партии и не состоял в СД...

Вопрос. – Он был вашим агентом?

Ответ. – Такого уровня людей мы не привлекали в агентуру. Он был моим добровольным помощником.

Вопрос. – Значит, он поддерживал режим Гитлера?

Ответ. – Тогда все поддерживали режим Гитлера.

Вопрос. – Как фамилия этого промышленника?

Ответ. – Доктор Вестрик.

Вопрос. – Это тот доктор Вестрик, который посетил в США в качестве европейского представителя ИТТ?

Ответ. – Нет. Его родственник.

Вопрос. – Вестрик из ИТТ был вашим агентом?

Ответ. – В том смысле, как вы ставите вопрос, не был. Он выполнял личные поручения Гиммлера и Риббентропа.

Вопрос. – Чьи поручения он выполнял чаще?

Ответ. – Чаще он работал на Риббентропа.

Вопрос. – Продолжайте.

Ответ. – Девятого ноября я принял снотворное – из-за нервного напряжения, вызванного странным молчанием Гейдриха, разыгралась бессонница – и уснул очень рано, в десять часов. В полночь меня разбудил телефонный звонок. Я не понял, кто звонит в такое время, и сердито спросил, какого черта меня будят и кто посмел это сделать. Вежливый голос сухо ответил, что посмел это сделать «рейхсфюрер Гиммлер... Я звоню вам из поезда Гитлера, только что мы узнали о покушении на фюрера в пивном подвале „Бюргерброй“, множество ветеранов движения убиты и ранены. Ясно, что это работа британской секретной службы. Вы должны прекратить свою игру с Бестом и Стевенсом, а вместо этого обязаны выкрасть их обоих. Ясно?» – «Ясно, но...» – «Никаких „но“! – отрезал Гиммлер. – Это приказ фюрера, который не подлежит обсуждению». Через два дня было организовано похищение Беста и Стевенса в Венло, возле границы, где я уговорился ждать их в кафе; наши машины сбили пограничный шлагбаум, а люди Мюллера вытащили из «бьюика» Стевенса и Беста; лейтенант Коппенс, оказавшийся работником голландского генерального штаба, был убит во время перестрелки...

Вопрос. – Кто планировал похищение?

Ответ. – Я выполнял приказ Гиммлера.

Вопрос. – Считаете ли вы, что покушение на Гитлера в «Бюргерброе» было специально подстроено Гейдрихом или кем-то иным из СД?

Ответ. – Этот вопрос занимал меня многие месяцы... Однако до сих пор я не могу дать определенного ответа...

Вопрос. – Вы участвовали в расследовании покушения?

Ответ. – Да.

Вопрос. – Изложите.

Ответ. – Через три дня после захвата Беста и Стевенса я прибыл в Берлин и доложил Гиммлеру обстоятельства, связанные с переговорами, которые я вел с британской секретной службой в Голландии...

Вопрос. – Гиммлер спрашивал вас о том, предлагали ли Бест и Стевенс убить Гитлера?

Ответ. – Точно я не помню... Во всяком случае, в моем рапорте на его имя я не касался этого вопроса.

Вопрос. – Но вы допускаете возможность такого рода интереса Гиммлера?

Ответ. – Допускаю. Однако я должен со всей определенностью утверждать: я и тогда настаивал на том, что Бест и Стевенс не связаны с покушением на жизнь фюрера.

Вопрос. – Вы допускали возможность того, что покушение готовили другие сотрудники «Интеллидженс сервис»?

Ответ. – Лично я такого мнения никогда не высказывал.

Вопрос. – Ни в разговорах, ни в письменных отчетах?

Ответ. – В разговорах я, быть может, и говорил нечто подобное, но для того лишь, чтобы спасти Беста и Стевенса, поскольку Гитлер прямо заявил Гиммлеру, что именно англичане готовили покушение, а непосредственными организаторами его были Бест и Стевенс.

Вопрос. – Гитлер сказал об этом после того, как вы похитили Беста и Стевенса?

Ответ. – Их похищала ударная бригада СС. Меня нельзя назвать автором операции, я не принимал в ней непосредственного участия, приказ пришел от Гиммлера.

Вопрос. – Речь идет не о степени вашей вины, Шелленберг. Напрасно вы так осторожничаете. Я облегчу ваше положение: нас интересует главное – был ли Гитлер инициатором всей этой авантюры, задумал ли он ее заранее, подвел ли Гейдрих, по его указанию, агента Ф-479 к нашим людям в Голландии, чтобы организовать после этого спектакль с «покушением» на его жизнь?

Ответ. – Я не исключаю такой возможности, потому что, когда Гиммлер привез меня в рейхсканцелярию и Гитлер вручил участникам операции Железные кресты первого класса, он прямо сказал, что необходимо сделать открытый процесс, пригласив прессу всего мира, на котором Бест и Стевенс расскажут о том, как они готовили покушение на его жизнь, выполняя указание сэра Уинстона Черчилля. Мне кажется, это позволило бы Гитлеру организовать пропаганду на Остров таким образом, чтобы англичане поняли: как только Черчилля уберут из правительства, как только на его место придет «честный политик, отвергающий террор и диктат», он, Гитлер, готов сесть с Лондоном за стол мирных переговоров. При этом Гитлер постоянно говорил, что Отто Штрассер брат его бывшего друга, одного из создателей НСДАП Грегора, расстрелянного по обвинению в государственной измене и шпионаже в пользу врагов нации (что, конечно, было чушью, совершенно понятная борьба за власть, ревность к Штрассеру, который пользовался влиянием среди «старых борцов»), был именно тем человеком, который, сумев сбежать из рейха, работал рука об руку с секретной службой англичан... Когда по прошествии нескольких дней был задержан некий Эслер, пытавшийся перейти границу в районе Базеля, Гитлер позвонил Гиммлеру и сказал, что именно этот человек и готовил по заданию англичан взрыв в «Бюргерброе», цепь очевидна: из Лондона – через Гаагу – в Мюнхен; штаб террора в доме Беста и Стевенса, наводчик – Отто Штрассер, исполнитель – Эслер. Гитлер приказал применить к Эслеру высшую степень устрашения и добиться «правдивых показаний». Гитлер постоянно торопил Гиммлера и Гейдриха, а те перевалили ответственность за расследование на меня, причем Гейдрих порекомендовал мне зайти к шефу гестапо Мюллеру и постараться выработать с ним общую линию. Я пришел в кабинет группенфюрера, он выглядел очень усталым, видно было, что не спал всю ночь. «Допросы идут беспрерывно, – сказал он, – Бест и Стевенс отрицают свое участие в покушении, Эслер несет какую-то ахинею, он из породы фанатиков, говорит, что уже год мечтал разорвать фюрера в клочки». Я заметил, что считаю ошибочной попытку организовать спектакль, в котором будет разыграна версия «английского заговора» против Гитлера, во главе которого стояли Бест и Стевенс. «Эти люди, – сказал я, – сколько я мог их понять во время наших встреч, не станут статистами в трагикомедии суда, они не будут говорить то, что им напишут наши „драматурги“. Мюллер ответил в том смысле, что они станут говорить все, что будет для них написано, „я это сумею сделать, допросы с устрашением, наркотики, врачи-психиатры, гипноз, все это у меня в руках, но Эслер относится к числу фанатиков, он псих, его может понести на процессе, из четырех лучших гипнотизеров только один смог его успокоить, да и то лишь на полчаса. Если бы процесс был закрытый, можно было б почаще объявлять перерывы, мы бы с ним работали в это время, но ведь фюрер хочет открытого спектакля. Это рискованно“. Я сказал, что намерен говорить об этом с Гитлером. Мюллер только усмехнулся: У Гиммлера и Гейдриха этого не вышло, попробуйте, я только скажу вам спасибо, сейчас именно тот случай, когда наши интересы смыкаются».

В тот же день я был принят Гитлером и доложил ему свои соображения. Он был разгневан, но сдержался, а когда пригласил всех на обед, сказал Гиммлеру: «Ваш Шелленберг не верит в то, что именно его Бест и Стевенс руководили Эслером». Гиммлер ответил, что он знает об этом, что пока еще не удалось получить доказательств прямой связи Беста и Стевенса с Эслером, видимо, англичане поддерживали с ним связь через «Черный фронт» Отто Штрассера, поскольку Эслер все-таки признался в том, что контактировал с двумя неизвестными, которые передали ему взрывчатку... «Мы сможем, – заключил Гиммлер, – доказать лишь то, что бомба была изготовлена для Эслер а за рубежом». Гитлер долго молчал, а потом обратился к Гейдриху: «Я требую, чтобы все они заговорили. Применяйте все, что угодно, но они должны сказать то, что я хочу услышать, то есть правду». Однако по прошествии трех месяцев он переключился на другую идею, и я вздохнул с облегчением...

Вопрос. – Что это была за идея?

Ответ. – Точнее говоря, их было две. Первая – похищение герцога Виндзорского, а вторая – убийство или похищение Отто Штрассера.

Вопрос. – Мы вернемся к этим вопросам во время следующего допроса. Пока что у меня есть ряд уточняющих замечаний. Вы знакомы с той речью, которую фюрер произнес в пивном зале в Мюнхене за полчаса перед покушением?

Ответ. – Если мне не изменяет память, он говорил в этой краткой речи о том, что рейх стоит на пороге долгой кровавой войны, войны не на жизнь, а на смерть, и новый четырехлетний план, который он поручил разработать Герингу, сделает Германию военным лагерем.

Вопрос. – Вас не удивил тон этой речи?

Ответ. – Удивил.

Вопрос. – Объясните почему?

Ответ. – Потому что два месяца, прошедшие после окончания войны против Польши, были отмечены пропагандистской кампанией, которую проводил в прессе и на радио рейхсминистр Геббельс... Смысл сводился к тому, что фюрер подготовил мирные предложения Западу, вот-вот будет подписан договор с Лондоном, который подведет черту под войной и настанет эра процветания Германии. Речь фюрера в Мюнхене прозвучала как неожиданный Диссонанс всему тому, что печаталось в наших газетах.

Вопрос. – Как вы считаете, эта речь была неожиданностью для Гиммлера и Геббельса?

Ответ. – О Геббельсе я ничего не могу сказать, но Гиммлер – все то время, пока шло расследование обстоятельств покушения, – был в подавленном состоянии... Иногда мне даже казалось, что он чем-то испуган.

Вопрос. – Чем именно?

Ответ. – Я затрудняюсь ответить.

Вопрос. – Хорошо, тогда я сформулирую этот же вопрос иначе. Кто утверждал кандидатов, приглашаемых на традиционную встречу ветеранов с фюрером в мюнхенском «Бюргерброе»?

Ответ. – Я не знаком с этим вопросом, но мне кажется, что приглашения утверждала канцелярия Гитлера, а уж затем списки передавались начальнику управления охраны фюрера.

Вопрос. – Как его фамилия?

Ответ. – Выскочила из памяти... Я скажу вам позже...

Вопрос. – Он подчинялся Гиммлеру?

Ответ. – Формально – да.

Вопрос. – А фактически?

Ответ. – Фактически – Гитлеру. И в определенной мере Гессу и Борману.

Вопрос. – Кто распределял места в «Бюргерброе»?

Ответ. – Начальник охраны фюрера.

Вопрос. – Как вы объясните тот факт, что в первые ряды были посажены люди, очень близкие – в прошлом – к Рему и Штрассеру? Как объяснить тот факт, что от взрыва погибли именно те ветераны, которые находились под наблюдением специальной службы Мюллера, который прослушивал их телефонные разговоры и перлюстрировал корреспонденцию? Как вы объясните, наконец, и то, что на этот раз фюрер произнес столь короткую речь и не остался, как обычно, в подвале, а сразу же сел в поезд и уехал из Мюнхена. Мы провели исследование: это была беспрецедентно короткая речь, ни до, ни после он никогда не произносил такой краткой речи...

Ответ. – Вы полагаете, что покушение было организовано самим Гитлером?

Вопрос. – Нас интересует ваше мнение по этому вопросу.

Ответ. – Гиммлер рассказал мне, что, когда фюрер узнал о взрыве бомбы, которая подняла к потолку ту трибуну, на которой он стоял, убила девять и изуродовала сорок ветеранов движения, он чуть не заплакал, сказав: «Как всегда, провидение спасает меня, ибо я нужен нации!» Зачем фюреру нужно было организовывать такого рода спектакль? Чтобы наработать себе популярность? Но он и так был в ту пору чрезвычайно популярен в народе. Зачем еще?

Вопрос. – За тем, чтобы положить конец мечтам о мире. Такое вы допускаете? Вы же помните, что пресса той поры обещала немцам мир... Может быть, Гитлер хотел доказать, что англичане, которые готовят на него покушение, должны быть уничтожены и для этого надо идти на любые жертвы? Может быть, вы и ваша работа по Бесту и Стевенсу, начавшаяся незадолго перед покушением, были звеньями его плана?