Кто был основоположником аналитической философии? Философия аналитическая: кратко Мировоззренческих особенности аналитической философии

10.04.2024Рубрика: Отделка

Грандиозные успехи науки, особенно логики, лингвистики, математики и физики не смогли не изменить содержания философствования. Более того, эти изменения оказались впечатляющими.

Аналитическая философия - это философствование посредством детального анализа используемой логики и языка. Логика и язык выдвигаются на самый передний план. Основанием для этого явились, во-первых, трудности, с которыми имели математики в начале ХХ века (равно как и в его конце). В науке образцом строгости всегда считалась математика. Но довольно неожиданно математики стали встречаться с различного рода парадоксами, противоречиями. Простыми средствами с этими затруднениями справиться не удавалось. В силу этого крепло убеждение, что корни затруднений скрыты в основаниях математики, в которую входит логика, и некоторый искусственный язык, а также философия. Глубокие специалисты в области математики и логики, такие как немец Готтлоб Фреге и англичанин Бертран Рассел , пришли к выводу, что прежняя философия устарела, в ней не меньше путаницы, чем в математике.

Во-вторых, аналитизм возник как реакция на засилье идеализма в английских университетах начала ХХ века. Было признано, что идеализм несостоятелен, он затуманивает ясное положение дел. В философии надо брать за основу не абстрактные впечатления и слова, которые необходимы для отражения всего этого. Таким образом, ясность философии связывалась, прежде всего, с языком, а не с тем, что творится в голове, что сугубо индивидуально и непроверяемо. В отличие от мыслей, чувств в истинности языковых описаний внешних для человека фактов может убедиться каждый. А это означает, что ясная философия должна сводиться к высказываниям о внешних для человека фактах.

Англичанин Джон Мур и австриец Людвиг Витгенштейн были первыми, кто поставил в цент философского анализа не искусственные языки математики и логики, а естественный язык.

Таким образом, аналитизм в философии возник не случайно, а в силу вполне определенных оснований.

Немецкий математик Готтлоб Фреге был одним из многочисленных исследователей, стремившихся средствами логики совершенствовать математику особенно математическое доказательство, которое изобиловало различного рода парадоксами и противоречиями. Но в подходе Фреге была одна важнейшая особенность: согласно его интуиции, следовало существенно развивать саму логику, создать формализованный язык, который служил бы достойной заменой естественного языка с его многочисленными недостатками. Согласно Фреге, тогдашняя формальная логика и естественный язык страдали одним и тем же недостатком- допущением, что все предложения имеют субъект-предикатную форму. В сложных предложениях разделение на субъект и предикат было затруднительно. Выход из ситуации Фреге увидел в различении аргумента и функции и вводит также функциональные выражения второго порядка: «все», «никто», «некоторые», которые требуют введения в логику переменных. Изобретения Фреге буквально преобразили логику, которая получила доступ не только к математике и различного рода формализованным языкам, но и к естественному языку, а значит и к философии Философы ХХ века.-М., 1999.- С.431..

Английский логик и математик Бертран Рассел был убежден, что новая логика позволит более адекватно, чем ранее найти окончательные философские истины, обнаружить природу основных элементов реальности, которые не сводятся к фикциям идеалистов (Лейбница, Гегеля, Брэдли).

Рассел руководствовался тремя идеями. Во-первых, здравая философия является логикой, ибо она начинается с объяснения предложений того, что может быть истинным или ложным, а это - задача логики. Во-вторых, знание наиболее достоверным образом дано нам непосредственно, прежде всего в чувственных данных. Редукция к предельным элементам реальности позволяет избегать ложных представлений. В-третьих он использовал свой вариант приема, называемого им «бритвой Оккама»: предметное содержание следует сводить к изначальным сущностям, неопределимых в терминах чего-либо еще. Для Рассела философия совпадает с наукой, не имеющей ничего общего со старой одурманивающей метафизикой.

Кульминацией первого этапа развития аналитической философии явились книга кембриджского философа Людвига Витгенштейна «Логико-философский трактат», где автор еще более настойчиво, чем Рассел, концентрирует свое внимание на языке.

Основные положения этой первой хрестоматии аналитической философии следующие:

Мысль выражается в языке, а значит, именно язык есть граница мышления.

Есть только один мир - мир фактов, событий (сосуществование фактов), которые описываются совокупностью естественных наук.

Предложение - картина мира, оно имеет с последним одну и ту же логическую форму (если бы мир был нелогичным, то его нельзя было бы представить в форме предложения).

Смысл предложения выражает событие.

Сложные предложения состоят из элементарных предложений, которые соотносятся непосредственно с фактами.

Высшее невыразимо (имеется в виду, что предложения этики, эстетики, религии нельзя обосновать фактами.

То, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно. Обо всем остальном, например, мистическом лучше молчать.

Философия не может состоять из научных предложений, ибо философские предложения нельзя проверить на истинность и ложность, они бессмысленны.

Цель философии - не особые философские предложения, а логические прояснения языка. Поэтому философия не особое учение, а деятельность по прояснению языка Аналитическая философия: Избранные тексты.-М., 1993.-С.113..

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ, доминирующее направление в англоязычной философии 20 века. В широком смысле определяет стиль философского мышления, характеризующийся такими качествами, как строгость, точность используемой терминологии, осторожное отношение к философским обобщениям и спекулятивным рассуждениям. Для философов аналитической ориентации сам процесс аргументации и его структура не менее важны, чем достигаемый с их помощью результат; многие из них при этом опираются на формальную (математическую) логику, эмпиристскую эпистемологию и данные науки. Язык рассматривается не только как важное средство изложения философских идей, но и как самостоятельный объект исследования. Аналитическая философия не представляет собой целостной школы, ориентирующейся на единообразно сформулированный набор принципов, так что, скорее, можно говорить об аналитическом движении в философии (по аналогии, например, с феноменологическим движением), в русле которого сформировалась преобладающая парадигма философской рациональности 20 века.

Исторические корни . Черты аналитико-рационалистического стиля философствования обнаруживаются в сократической индукции, платоновской диалектике, в аристотелевских «Аналитиках», в семантичных идеях софистов и стоиков.

Средневековые схоластические трактаты и диспуты являются ярким примером доказательности, аналитичности и концептуальной строгости. Особенно следует отметить логико-семантичные идеи британских схоластов Дунса Скота и У. Оккама.

В Новое время преимущественно внимание к языковой и эпистемологической стороне философской деятельности стало отличительной чертой английской философии. В критической эпистемологии Ф. Бэкона «идолы рынка (площади)», препятствующие познанию истины, возникают в результате беспорядочной речевой коммуникации. Классификация языковых знаков Т. Гоббса лежит в основе его аналитико-синтетической методологии исследования естественных и искусственных тел (в том числе государства). Выдвинутый Дж. Локком принцип психологического атомизма (мышление предстаёт как комбинирование исходных элементов чувственности - «простых идей») был развит Дж. Беркли, рассматривавшим все вещи и явления как комбинации идей-ощущений, источником которых является Высшее существо (реальная причинная связь заменена у Беркли знаковыми отношениями между группами ощущений). В более последовательной феноменалистской доктрине Д. Юма единственный вид реальности - сфера перцептуального опыта - представлена как сложная ассоциативная комбинация «впечатлений» и их копий - идей. Линию Юма и других британских эмпиристов-аналитиков продолжил в 19 веке Дж. С. Милль, усовершенствовавший логико-индуктивные процедуры философии и методологии науки.

Важный вклад в формирование аналитического стиля философствования внесли такие представители «континентальной» европейской философии, как Р. Декарт, разработавший новую модель сознания (философы-аналитики считают его основателем философии сознания в современном понимании), Г. В. Лейбниц, создавший логическую теорию отношений, И. Кант, трансцендентальная аргументация которого стала для философов-аналитиков одним из излюбленных приёмов рассуждения и доказательства, Ф. Брентано с его идеей интенциональности сознания.

Логический атомизм 1910-20-х годов . У истоков аналитической философии стояли немецкий логик и философ Г. Фреге («О смысле и значении», 1892) и английские философы Дж. Э. Мур и Б. Рассел, выступившие в 1898 году с резкой критикой британского абсолютного идеализма, монистической концепции которой они противопоставили плюрализм, а принципу холизма (целостности) — атомизм. Согласно Расселу (лекции «Философия логического атомизма», 1918, и статья «Логический атомизм», 1924), Вселенная состоит из отдельных элементов («атомов»), которые имеют логический характер и далее неразложимы, в отличие от сложных объектов («логических фикций») являются абсолютно простыми и вступают во внешние (функциональные) отношения друг с другом. «Атомы» обозначаются в языке с помощью «логически собственных имён», указывающих на объекты в мире, которые даны в непосредственном «знании-знакомстве». Пределом логического анализа являются элементарные высказывания («атомарные предложения»), которые фиксируют элементарные факты (обладание единичной вещью, некоторым свойством или же наличие некоторого отношения). С помощью логических связок атомарные предложения соединяются в молекулярные, которые сами по себе не существуют (ибо ничто в мире не соответствует словам «и», «или», «если») и суть функции истинности входящих в них атомарных предложений.

У Л. Витгенштейна периода его «Логико-философского трактата» (1921) элементам языка («именам») также соответствуют элементы реальности («объекты») как их семантичные значения. Соединение «объектов» даёт элементарные факты («положения дел»), обозначаемые с помощью элементарных предложений, которые, как и элементарные факты, абсолютно независимы друг от друга. Способность языка обозначать «факты» определяется его внутренней логической структурой. В этом смысле границы языка совпадают с границами «мира», а всё, что оказывается за пределами «мира фактов» и формулируется в виде метафизических, религиозных, этических, эстетических предложений, характеризуется в «Логико-философском трактате» как «мистическое» и «невыразимое». Программная установка Б. Рассела и Витгенштейна предполагала построение логически совершенного языка, выявляющего логическую форму научных высказываний.

Логический позитивизм 1930-40-х годов . Безграничная уверенность в возможностях нового метода анализа, в основе которого лежали достижения математической логики, получила ещё более яркое выражение в 1930-е годы в трудах философов и учёных, входивших в Венский кружок (М. Шлик, Р. Карнап, О. Нейрат, Ф. Вайсман, К. Гёдель и др.), в Великобритании - в работах А. Айера. Этот этап развития аналитической философии получил название логического позитивизма в связи с отказом его представителей от традиционных онтологии и философской теории вообще в пользу логико-семиотической деятельности по прояснению терминов и предложений языка науки. Идеи логического позитивизма были близки многим представителям львовско-варшавской школы (Я. Лукасевич, А. Тарский, К. Айдукевич и др.), а также связанного с Венским кружком берлинского Общества эмпирической философии (Х. Рейхенбах и др.).

В основе программы Венского кружка лежала доктрина верификационизма, согласно которой значение предложения, фразы или отдельного термина определяется способом его опытной проверки верификации. Вначале предполагалась прямая верификация научных утверждений в непосредственном чувственном опыте субъекта, фиксируемом с помощью так называемых протокольных предложений. Возникавшие при этом трудности (например, невозможность верификации всеобщих научных законов или утверждений о прошлых событиях и тому подобное) привели в дальнейшем к отказу от требования прямой верификации и замене его принципиальной верифицируемостыо, устанавливающей научную осмысленность предложений (т. е. их способность быть либо истинными, либо ложными). Все остальные предложения были отнесены к разряду неосмысленных, в том числе утверждения традиционной философии («метафизики»), которая трактовалась как неадекватное выражение иррационального «чувства жизни» (Р. Карнап). Резко разделяя знание логико-математическое, которое рассматривалось как аналитическое и априорное, и знание эмпирическое (синтетическое, фактуальное), логические позитивисты отвергали кантовское понятие априорного синтетического знания. Первоначально отдавая предпочтение логико-синтаксическому анализу языка науки, в дальнейшем представители логического позитивизма перенесли акцент на логико-семантический анализ. Стремление создать унифицированную систему различных областей знания привело Карнапа и О. Нейрата в конце 30-х - начале 40-х годов к выдвижению физикалистской программы, предполагавшей описание данных различных наук на интерсубъективном языке физики, что должно было способствовать унификации научного знания. Перед 2-й мировой войной многие представители логического позитивизма эмигрировали из континентальной Европы в США и Великобританию, способствуя распространению там своего учения.

В конце 1950-х годов доктрина логического позитивизма была подвергнута критике в рамках самой аналитической философии американскими философами У. Куайном, Г. Н. Гудменом, У. Селларсом и др. с позиций прагматизма. Решающее значение имело опровержение Куайном разграничения так называемых аналитических предложений (т. е. предложений логики и математики, зависящих только от значения составляющих их терминов) и синтетических (эмпирических) предложений, основывающихся на фактах. Куайн отверг также принцип верифицируемости значения, требующий подтверждения или отрицания каждого отдельного утверждения, поскольку считал ошибочным рассматривать изолированные предложения, отвлекаясь от их роли в контексте языковой системы или теории. Этому подходу он противопоставил холистическую установку: проверке в науке подлежит система взаимосвязанных предложений теории, а не отдельные предложения или гипотезы.

Философия лингвистического анализа получила распространение в Великобритании и США в 1930-60-е годы. Она связана с философским анализом естественного языка, метод которого был впервые разработан Дж. Э. Муром в целях перевода (или перефразировки) неясных, вводящих в заблуждение выражений в другие, более ясные выражения естественного языка. При этом переводимые выражения должны были оставаться синонимичными. Другим важным источником для возникновения лингвистической философии явилось учение позднего Л. Витгенштейна, отказавшегося с конце 1920-х годов от выявления априорной структуры языка и понимания значения как обозначаемого словом объекта. Согласно выдвинутой им новой концепции, слова получают значение только в процессе их употребления в определённом контексте (т. н. языковые игры, представляющие собой взаимопереплетение различных форм человеческой активности и выступающие для человека как его «формы жизни») и в соответствии с принятыми в «лингвистическом сообществе» правилами. С точки зрения Витгенштейна и его последователей из Кембриджского университета, философские заблуждения устраняются путём прояснения и детального описания естественных способов употребления слов и выражений, включения их в органически присущие им контексты человеческой коммуникации. Развивая «терапевтическое» понимание задач анализа по устранению «метафизических» заблуждений, коренящихся в неосознанных мотивах и устремлениях, представители кембриджской школы (Дж. Уиздом, М. Лазеровиц, Э. Эмброуз) сближали в этом отношении философско-лингвистический анализ с психоанализом.

С конца 1940-х годов большое влияние приобрели представители так называемой оксфордской школы философии «обыденного языка» (Г. Райл, Дж. Остин, П. Стросон, Р. Хеар), которые ввели в оборот новый категориальный аппарат для анализа языковой коммуникации. Выдвинутая Остином теория «речевых актов» - своеобразный синтез философии и лингвистики («лингвистическая феноменология») - получила развитие в так называемой иллокутивной логике американского аналитика Дж. Сёрла, трактующего речевые акты как интенциональные действия говорящего. Г. Райл видел задачу анализа в устранении «категориальных ошибок», проистекающих из неоправданного смешения внешних форм языковых выражений с их логической (категориальной) структурой. Так, в описании актов сознания с помощью существительных Райл усматривал источник ошибочного понимания сознания как особой духовной субстанции, а не как функции, фиксируемой в виде логических конструкций наблюдаемых реакций поведения («логический бихевиоризм»). В целом сторонники философии лингвистического анализа, с их пристальным вниманием к тончайшим нюансам употребления языковых выражений, в отличие от логических позитивистов, не призывали к «усовершенствованию» естественного языка по образцу формализованных логических языков или языков науки.

Аналитическая философия во 2-й половине 20 века. К началу 1960-х годов аналитическая философия преодолела своё первоначальное негативно-критическое отношение к традиционной философской проблематике (программа «дескриптивной метафизики» П. Стросона и др.), настаивая лишь на строгом логико-концептуальном анализе и повышенном внимании к методам и средствам философского обоснования. Аналитическая философия всё больше претендовала на роль метафилософской доктрины, способной ассимилировать идеи других философских направлений и быть универсальным языком философского обсуждения. Концептуальное ядро аналитической философии по-прежнему составляли научные программы, разрабатываемые в философии языка, сохраняющей преимущественно интерес к проблеме значения. Изменение приоритетов в исследованиях языка (переход от построения специальных формализованных языков к анализу естественных языков, акцент на коммуникативной, а не описательной функции языка и тому подобное) определил интенсивный поиск новых подходов к решению этой проблемы (Д. Дэвидсон, М. Даммит, С. Крипке, Х. Патнэм, П. Грайс и др.). Важные позиции в аналитической философии сохраняли эпистемологические исследования, ориентированные главным образом на анализ проблемы знания, его структуры и способов обоснования (А. Айер, Э. Геттиер и др.). Философия науки в 1960-70-е годы явилась главной ареной философских дискуссий вокруг проблемы развития научного знания (К. Поппер и др.). Вместе с тем всё больший вес приобретали такие аналитические дисциплины, как философия сознания (составляющая часть более общей «философии психологии»), философия действия, философия морали, философия логики, политическая философия и др. В последние десятилетия 20 века философия сознания стала настоящим эпицентром философских исследований, отличаясь богатым спектром подходов к объяснению сознания - от материалистической «теории психофизического тождества» (Д. Армстронг, Дж. Смарт, Дэвидсон и др.) и функционализма (Патнэм, Д. Льюис, Дж. Фодор и др.) до теории «неэлиминируемой субъективности» (Дж. Сёрл) и дуализма физических и психических свойств (Стросон, «двухаспектная теория» Т. Нагеля, и др.). В 1970-х годах резко возрос интерес к морально-политической проблематике в связи с обсуждением философских оснований либерализма (Дж. Ролз, Р. Нозик и др.) и появлением «прикладной этики» (биоэтики, медицинской этики, деловой этики и так далее).

Одновременно стремительно росло количество приверженцев аналитической философии. Укрепляя и расширяя свои позиции в англосаксонском мире (Великобритания, США, Канада, Австралия, Новая Зеландия), аналитическая философия утвердилась также в качестве ведущего философского направления в Скандинавских странах и Нидерландах; её влияние ощущалось даже в странах с иной сильной национальной философской традицией (Германия, Франция, Индия и др.).

Лит.: The Age of analysis/Ed. by М. G. White. Boston, 1955; Хилл Т.И. Современные теории познания. М., 1965; Козлова М. С. Философия и язык. М., 1972; Munitz М. К. Contemporary analytic philosophy. N. Y., 1981; Ayer А.J. Philosophy in the twentieth century. L., 1982; Cohen L.J. The dialogue of reason: an analysis of analytical philosophy. Oxf.; N. Y., 1986; Философия. Логика. Язык. М., 1987; Аналитическая философия: Избранные тексты. М., 1993; Dummett М. Origins of analytical philosophy. Camb., 1994; Аналитическая философия: становление и развитие: Антология. М., 1998; Пассмор Дж. Сто лет философии. М., 1998; он же. Современные философы. М., 2002; Юлина Н. С. Очерки по философии в США. XX век. М.,1999.

Одна из отличительных черт интеллектуальной культуры XX столетия - развитие и нарастающее влияние аналитической философии. У ее истоков стояли английские философы Джордж Эдвард Мур и Бертран Рассел, а также немецкий логик и математик Гот-лоб Фреге (1848-1925). Аналитическая философия наследует традиции изучения оснований знания - как в его чувственной, эмпирической, так и в рациональной, теоретической форме.

Общая характерная черта данного направления - детальное исследование языка (с учетом новейших достижений логики и лингвистики) с целью решения философских проблем. Главные цели философии анализа - выявление структуры мысли, прояснение всего смутного, невнятного, достижение «прозрачного» соотнесения языка и реальности, четкое разграничение значимых и пустых выражений, осмысленных и бессмысленных фраз. Внутри аналитической философии выделяют два направления: философию логического анализа и философию лингвистического анализа (или лингвистическую философию). Приверженцы первого в основном интересуются философией и логикой науки. Сторонники второго считают такую ориентацию искусственной и слишком узкой, чрезмерно ограничивающей философский кругозор.

Исходные проблемы и понятия аналитической философии были сформулированы в статье Г. Фреге «О смысле и значении» (1892). Развивать аналитическую философию начали Мур и Рассел. Оба философа уделяли большое внимание традиционным проблемам теории познания, решаемым в духе реализма: признание независимости предмета познания от его восприятия, факта - от суждения о нем. Если же иметь в виду методы исследования, то и Мур и Рассел выступили как аналитики, дав стимул аналитическому движению в философии. Внимание Рассела сосредоточилось на аналитических возможностях символической логики и исследовании основ математики. Здесь он отталкивался от работ Г. Фреге. Мура же занимал анализ философских понятий и проблем средствами обычного языка и здравого смысла.

Неореализм и лингвистический анализ (Дж. Э. Мур) Джордж Эдвард Мур (1873-1958) - английский философ, один из основоположников англо-американского неореализма и лингвистической ветви аналитической философии. Статья «Опровержение идеализма» стала отправной точкой реалистического движения в Англии, противоположного умонастроениям абсолютного идеализма. В решении проблем теории познания он выступил как убежденный реалист, а по методам исследования - как аналитик. Свою критику Мур направил прежде всего против идеалистического отождествления «опыта» и «реальности». Мур считает ошибочным аргумент о тождестве восприятия и воспринятого. Много внимания Мур уделил вопросу о соотношении чувственных данных и физических объектов. Не ограничиваясь анализом чувственно данного, Мур разрабатывал также процедуры прояснения философских понятий, тезисов, парадоксов, придавая все большее значение смысловому анализу языка. Суть анализа - прояснение понятий и высказываний, а не открытие новых фактов о мире. Мур дал импульс аналитическому движению в философии. Вслед за ним на эту стезю вступил Б.
Рассел, внесший решающий вклад в формирование философии логического анализа.

Логический анализ (Б. Рассел) Наиболее серьезные и устойчивые его философские интересы были связаны с математикой и символической логикой. В эти области знания он внес фундаментальный вклад, определивший развитие аналитической философии. Неизменно устойчивым оставалось также пристальное внимание Рассела к изучению природы познания. Рассел характеризовал свои позиции как научный здравый смысл. Он исходил из того, что мир в обычном его понимании - это мир людей и вещей, что за горизонтом нашего «малого» мира существует мир «большой» - Вселенная. Наиболее крупные из философских работ Рассела по теории познания - «Анализ сознания» (1921) и «Человеческое познание, его сфера и границы» (1948). Подлинным достижением стали выдвинутые им новые идеи в области логического анализа знания, оказавшиеся весьма эффективными. Важнейшие логические открытия Рассела - теория описаний и теория логических типов. Главный предмет теории описаний - обозначающие выражения, обеспечивающие информативность сообщений и связь языка с реальностью. В теории типов Рассел предложил четко разграничить классы понятий по степени их общности. Как отмечал Рассел, его логическая доктрина привела его в свою очередь к определенному виду философии, как бы обосновывающему процесс анализа.

Логико-философские идеи Рассела стали программными для разработки концепций логического позитивизма (или логического эмпиризма). На основе работ позднего Витгенштейна в 1930-1940-е годы в Великобритании формируется философия лингвистического анализа, или анализа обычного языка. Если на базе логического позитивизма были созданы добротные труды по современной логике, то на основе лингвистической философии сформировалась исследовательская программа теоретической лингвистики. Но в аналитической философии XX века мы находим и важные собственно философские достижения: осмысление тесной связи человеческого опыта с речевой коммуникацией, схемами языка, новое понимание на этой основе специфики философской мысли, философских проблем. Идеи аналитической философии наиболее сильны в англоязычных регионах мира.

Парадокс: есть класс объектов, которые обладают определяющим свойством класса (сам класс не является своим членом). Классы, не являющиеся членами самих себя, должны образовывать класс. Тогда вещи вне класса (другие члены) являются другим классом, т.е. обладают своим определяющим свойством, но тогда этот класс не может быть членом самого себя; если не член самого себя – то не должен обладать определяющим свойством класса, значит – член самого себя. Таким образом, логика не всегда применима к математике.

Истина должна определяться через некоторое отношение к факту. В монизме истина не является независимой от другой истины, а ложь и есть абстракция и такое понимание частей, как будто они являются независимым целым. В прагматизме убеждение истинно, если оно имеет определенные последствия. Рассел – истинно, если имеет причины.

Есть предложения (Цезарь мертв и тоже самое на другом языке) – они разные, но суждение одинаковое. С точки зрения истины важны предложения, передающие верования (хотя, конечно, с помощью предложения можно формировать ложные убеждения). Верование – факт, который может вступать в отношения с другим фактом. Я могу верить, что сегодня четверг в четверг – то это факт. Такой факт (по отношению к которому вера) – верификатор. Если я верю, что не-четверг и нет факта, который бы это опроверг – тоже истина.

Истина не есть знание (знание состоит из определенных истинных верований, но не из всех: я могу смотреть на сломанные часы и думать, что они идут и случайно смотреть тогда, когда время будет совпадать, т.е. у меня будет истинное верование о времени, но не знание).

Лекция 25. Основоположники аналитической философии.

Бертран Рассел.

1. Почему «аналитическая»? Полемика Рассела с монизмом.

2. Задача – построение логически совершенного языка. Анализ пропозиций.

а) Что такое то, в чем мы можем быть убеждены?

б) Что такое убеждение?

в) Что в убеждении конституирует истинность и ложность?

3. Логический анализ языка как инструмент разрешения парадоксов.

4. Логический анализ языка как бритва Оккама. От философии к науке.

Аналитическая философия – одно из ведущих направлений в современной философии, возникшее и получившее наибольшее распространение в англоязычном мире (Британия, США, Австралия). К аналитической философии мы обращаемся в контексте лингвистического поворота , о котором было сказано в прошлый раз в связи с Хайдеггером. Конечно, аналитическая философия никоим образом не относит Хайдеггера к числу своих отцов-основателей, и до сих пор она, пожалуй, выглядит как нечто совершенно чуждое всему, что можно прочитать, например, на страницах «Бытия и времени». Тем не менее, данное направление также сделало язык главным предметом исследования и провозгласило своей целью построение своего рода «философской грамматики», позволяющей отвечать на фундаментальные вопросы о бытии, познании, ценностях и деятельности. Так что аналитические философы вполне могли бы сделать своим девизом хайдеггеровское «язык есть дом бытия », если бы имели склонность к поэтическим формам выражения. Однако вышло так – и в этом едва ли не решающее отличие их способа осуществления лингвистического поворота, – что с самого начала философы-аналитики стремились максимально очистить язык от какой бы то ни было поэтики, сконцентрировавшись на выявлении, а иногда и исправлении его логики.

В данной лекции пойдет речь об основных аспектах учения одного из основоположников аналитической философии – Бертрана Рассела (1872 – 1970 гг.; «Принципы математики», «Философия логического атомизма», «О пропозициях», «Человеческое познание, его сфера и границы»).

1. Почему «аналитическая»? Полемика Рассела с монизмом.

Начало самостоятельной философской биографии Рассела ознаменовано его борьбой с философским монизмом, в частности, с учением о внутренних отношениях английского гегельянца Ф. Брэдли («Видимость и реальность»). Согласно этому учению, всякое отношение между двумя членами выражает прежде всего внутренне присущие им свойства, а в конечном счете – свойство того целого, которое они образуют. Например, если А любит Б, то это отношение состоит в некотором умонастроении, испытываемом А.

Главным доводом в пользу концепции внутренних отношений служит ссылка на закон достаточного основания, который в данном случае применяется так: если вещи не вступают в отношение по своей внутренней природе, то тогда они относятся без какой-либо причины и их отношение является произвольным. Рассел полагает, что этот довод тавтологичен, он содержит логический круг. В нем утверждается, что если между двумя вещами имеется отношение, то это неизбежно, так как иначе они были бы другими вещами. Выходит: – Почему эти вещи в таком отношении? – Потому что таковы их свойства. – А с чего мы взяли, что их свойства именно таковы? – Ну, если бы они были другими, то эти вещи и не состояли бы в таком отношении.

Рассел не только опровергает доводы в защиту концепции внутренних отношений, но и приводит доводы, направленные непосредственно против нее самой. Так, например, данная концепция неприменима к «асимметричным» отношениям, таким как «А раньше Б». Между А и Б отношение «раньше» есть, но между Б и А его нет, хотя вроде бы и Б, и А в обоих случаях одни и те же. Можно попытаться выразить данное отношение с помощью дат, сказав, что эти даты – соответствующие свойства А и Б, но ведь и в этом случае придется сказать, что одна дата раньше другой, т. е. свести отношение к свойствам его членов не удается. Тем более нельзя уже будет сказать, что отношение «А раньше Б» – это свойство их обоих как целого, ведь в этом целом они окажутся не упорядочены.

Кроме того, концепция внутренних отношений приводит к представлениям, слишком сильно расходящимся со здравым смыслом. Допустим (этот пример Рассел обнаруживает у Лейбница) у человека в Европе есть жена в Индии, которая внезапно умирает, тогда этот человек должен внутренне измениться в самый момент ее смерти, еще до того, как до него дойдет печальная весть.

Наконец, главным основанием, по которому Рассел не принимал концепцию внутренних отношений, было то, что она оказывалась несовместима с признанием какой-либо сложности . Ведь из нее следует, что если природа любой части полностью известна, то известна и природа целого, и каждой его части; и наоборот. Значит, ничто не может быть рассмотрено вне отношения к целому; сказать нечто об А, значит сказать и обо всем остальном. Но тогда отношения суть фикции, и существует не множество вещей, а только одна вещь. Соответственно, для строгого мониста последняя и полная истина должна состоять из суждения с одним субъектом (в качестве которого выступает целое) и одним предикатом. Оговорки, что «тождество проявляет себя в различии» или «Единое реализуется во многом», являются для Рассела попросту отступлениями монизма от своих собственных оснований. У монизма нет иного способа быть последовательным, кроме идеалистического – признавать действительное существование лишь одной единственной разумной субстанции, мыслящей саму себя, для которой не может быть никаких частных истин об отдельных вещах, а есть лишь всеобщая истина о целом. Мысль, в которой дана такая истина, должна быть «синтетической» (в смысле – сводящей многое и различное в единое и тождественное), а не «аналитической» (в смысле – выделяющей множество наиболее простых элементов, составляющих реальность – не путайте с аналитическими и синтетическими суждениями у Канта).

Таким образом, выступив против чрезвычайно популярного в Англии на рубеже XIX – XX вв. монизма, Рассел избавился от связанного с ним идеализма и отстоял права анализа как основной составляющей метода философии. Как признавался Рассел в автобиографической книге «Мое философское развитие»: «Я чувствовал настоящую свободу, мне будто удалось вырваться из душного помещения и оказаться на овеваемом свежим ветром морском мысу. Предположение, что пространство и время существуют только в моем уме, меня душило: я любил звездное небо даже больше, чем моральный закон, и Кантовы взгляды, по которым выходило, что моя любовь лишь субъективная фикция, были для меня невыносимы. <…> Я и сегодня придерживаюсь учения о внешних отношениях и связанного с ним плюрализма. Я по-прежнему считаю, что отдельно взятая истина вполне может быть истинной; что анализ не есть фальсификация; что любое не являющееся тавтологией суждение, если оно истинно, истинно в силу своего отношения к факту; и что факты в общем и целом независимы от опыта». (Рассел Б. Мое философское развитие// Аналитическая философия: Избранные тексты. М., 1993. С. 17 – 19.)

2. Задача – построение логически совершенного языка. Анализ пропозиций.

Уже на примере приведенных выше доводов Рассела против концепции внутренних отношений отчасти видно, что он разделял неопозитивистскую точку зрения, согласно которой львиная доля философских проблем может быть решена методом логического анализа языка. Как и Карнап, Рассел полагал, что философские ошибки обусловлены «плохой грамматикой» предложений традиционной метафизики, поэтому требуется новая «философская грамматика», имеющая дело с формой предложений и открывающая такие формы и элементы, которые образуют реальность, если предложения оказываются истинными. Т. е. философский анализ, в понимании Рассела, «был способом обнаружения реальной логической формы предложений, которые, как мы считаем, должны быть истинными относительно мира, а также методом открытия формы фактов, делающих наши утверждения истинными». (Страуд Б. Аналитическая философия и метафизика// Аналитическая философия: Избранные тексты. М., 1993. С. 161.)

Итак, основным предметом, с которым должен работать философ, оказываются предложения, или пропозиции . Пропозиция – это «то, в чем мы убеждены, когда наше убеждение истинно или ложно ». (Рассел Б. О пропозициях: что они собой представляют и каким образом обозначают// Рассел Б. Философия логического атомизма. Томск, 1999. С. 109.) Теория пропозиций, выстраиваемая Расселом, призвана отвечать на 3 главных вопроса – см. пункты а), б), в).

а) Что такое то, в чем мы можем быть убеждены? Дабы ответить на этот вопрос, надо для начала определиться с тем, может ли слово «пропозиция» обозначать что-то, кроме формы слов? Рассел отвечает утвердительно. Пропозиция – это символ, поэтому она имеет смысл постольку, поскольку указывает на что-то, кроме самой себя, а именно: на факты , от которых зависит истинность и ложность наших убеждений. Факты – это то, что содержит мир, или «те особенности в устройстве мира, которые делают наши утверждения истинными (если они являются истинными) или ложными (если они являются ложными)». (Там же.) Факты многообразны: этот стол круглый; идет дождь; все люди смертны; планеты движутся вокруг солнца приблизительно по эллипсу; Сократ любит Платона; Наполеон не любит Веллингтона.

В связи с последним примером – Наполеон не любит Веллингтона – возникает вопрос о том, имеют ли место отрицательные факты ? Рассел однозначно признает, что отрицательные факты имеют место. Без них была бы невозможна несовместимость качеств. «Единственная причина, по которой мы можем отрицать “стол - квадратный” посредством “стол - круглый” состоит в том, что круглое не есть квадратное, а последнее должно быть фактом как раз в той степени отрицательным, как и факт, что стол не-квадратный». (Там же. С. 112.) Если пытаться вместо этого говорить об отсутствии факта (Наполеон не любит Веллингтона – отсутствие Наполеон любит Веллингтона), то отсутствие факта само является отрицательным фактом. Определение отрицания через противоположности (отрицать – значит утверждать, что противоположное истинно) тоже не работает, так как «мы должны быть в состоянии сказать, что пропозиция не является истинной, не упоминая никакой другой пропозиции». (Там же. С. 113.) Рассел отмечает, что сами пропозиции всегда являются положительными фактами, – возможно, в этом причина нашей нерасположенности к признанию отрицательных фактов.

Как свидетельствуют приведенные выше примеры, факт – всегда нечто комплексное (составное). Соответственно, и указывающие на них пропозиции являются комплексными символами, значения которых зависят от значений входящих в их состав слов. В свою очередь «значение слова заключается в некотором отношении к объекту или множеству объектов». (Там же. С. 114.) Здесь имеется проблема: отношение, называемое «значением», (1) является непосредственным отношением между словом как физическим событием и самим объектом, или (2) оно должно проходить через «ментального посредника» (идею, образ объекта в сознании)?

(1) – позиция так называемого бихевиоризма (от англ. behavior – поведение, основоположник – американский психолог Дж. Б. Уотсон (1878 – 1958 гг.)). Значение слова сводится к процессам поведения. Всякое использование и понимание языка заключается просто в том факте, что определенные события в физическом мире являются этому причиной и в свою очередь вызывают определенные события в физическом мире. Бихевиоризм стремится дать такое описание значения, которое не вводило бы ничего, что известно только через интроспекцию – самонаблюдение. Т. е. бихевиоризм отвергает ментальные образы по методологическим соображениям: они доступны только одному наблюдателю, а потому не могут быть предметом научного рассмотрения. Бихевиористы даже выражают сомнение в том, что и этот единственный наблюдатель способен осознать нечто, не сводимое к его телесным ощущениям. Ключевым здесь является вопрос о локализации данных интроспекции: если я воображаю своего друга сидящим на стуле, то его нельзя локализовать ни в моем теле, подобно осязательным образам, ни на стуле, который фактически пуст.

Рассел заявляет о своем несогласии с бихевиоризмом и выдвигает два возражения. Первое – эмпирического характера, оно состоит просто в том, что, как известно Расселу из собственного опыта, ментальные образы есть. И, распространяя этот опыт на других, он склонен считать, что люди способны к визуализации (образному мышлению), и возникающие при этом образы не являются предметами или событиями в физическом мире, поскольку они не подчиняются законам физики

Второе его возражение бихевиоризму – теоретическое, связанное с пониманием процесса обучения языку. Например, ребенок учится использовать слово «коробка» по мере того, как раз за разом, по окончании игры, ему дают коробку и велят сложить в нее игрушки. Как получается, что очень скоро ребенок, окончив игру, научается произносить слово «коробка» в отсутствие самой коробки у него перед глазами? Рассел полагает, что это легче всего объяснить, ссылаясь на то, что в воображении ребенка в этот момент возникает соответствующий ментальный образ. Если бы все происходило исключительно в физическом мире, то был бы возможен только последовательный переход от события А – руки полные игрушек к событию В – коробка в поле зрения и затем к событию С – произнесению слова «коробка». Непосредственный переход сразу от А к С возможен в психическом мире, где действуют иные законы причинности. В физическом мире выбросить какое-либо звено причинно-следственной связи невозможно: А – Рассел приходит в ресторан, В – Рассел обедает, С – Рассел сыт. В воображении же можно перейти сразу от А к С, сказав: «Рассел сходил в ресторан, и теперь он сыт».

Все же данный теоретический довод не вполне удовлетворяет Рассела, поскольку он признает, что во многих случаях значение слов можно объяснить без ссылки на ментальные образы. Вообще Рассел выделяет 6 способов понимания слов:

1) В подходящих случаях вы используете слово надлежащим образом. Слыша: «Здравствуйте!» – от приближающегося к вам человека, тоже произносите: «Здравствуйте!».

2) Когда вы слышите слово, то поступаете соответствующим образом. Слыша фразу: «Иванов – автомат!», – Иванов немедленно достает зачетку.

3) Вы ассоциируете слово с другим словом (скажем, в другом языке), которое оказывает соответствующее воздействие на поведение. Мюллер произносит: «Herein!» – и Штирлиц входит в кабинет.

4) Когда слово изучается впервые, вы ассоциируете его с объектом, который есть то, что оно «обозначает». Тем самым слово приобретает отчасти такое же причинное воздействие, как и объект. Пример Рассела: «Слово “Машина!” может заставить вас отпрыгнуть, так же как и машина, но оно не может сломать ваши кости». (Там же. С. 126.) В этом четвертом случае, как и в трех предыдущих, мы произносим слова и производим определенные действия без нужды в каких-либо ментальных образах. «Чтобы человек, используя слово правильно, осознавал его значение, причин не более, чем планете, движущейся правильно, осознавать законы Кеплера». (Там же С. 125.)

Во всех четырех случаях рассматривалось лишь демонстративное использование языка , указывающее на особенности наличной ситуации. Но ведь есть еще и нарративное использование , например, рассказ о воспоминаемом событии. В этом случае возможность образа в памяти у рассказчика и образа в воображении у слушателя создает сущность «значения» слова. Т. е. слова могут использоваться для описания и вызывания образов памяти 5) и воображения 6) – таково использование слов в «мышлении», и бихевиоризм, как полагает Рассел, совершенно не применим для его объяснения.

Выходит, что «”мыслить” значение слова значит вызывать образ того, что оно обозначает» (Там же. С. 124.), несмотря на то, что при обучении языку значение обнаруживается единственно наблюдением за использованием слова. Тем самым, «проблема значения слов редуцируется к проблеме значения образов» . (Там же. С. 127.) Несмотря на возможную скептическую критику, Рассел в общем и целом признает образы «копиями» ощущений. Отсюда, значение образа определяется его отношением к своему «прототипу» , данному в ощущениях. Все образы являются индивидами, но обозначать они могут и индивиды, и универсалии. Я могу ассоциировать образ собаки в моем воображении как с одной определенной собакой, так и с неопределенным множеством всех собак вообще. Правда, рассматривать универсалии, вроде «собаки вообще», мне помогают слова, поскольку два примера слова «собака» в моем языке всегда более схожи, чем два наглядных примера собак. Отношение образа к его прототипу может быть определено приблизительно так: «Если объект О есть определенный прототип (или в случае смутности неопределенный прототип) образа, тогда в присутствии О мы можем опознать его как то, образом “чего” мы обладали. Тогда мы можем сказать, что О является определенным значением (или в случае смутности неопределенным значением) образа. Но, как мы видели, значение в некоторой степени подчиняется воле; “родовой” образ, например, есть просто образ, предназначенный для того, чтобы быть родовым». (Там же. С. 129.)

б) Что такое убеждение? По Расселу, содержанием убеждения является пропозиция , которая «представляет собой действительный факт, имеющий определенную аналогию структуры <…> с фактом, делающим ее истинной или ложной». (Там же. С. 134.) При этом в содержании убеждения Рассел различает словесную пропозицию , которая обозначает образную пропозицию, а она, в свою очередь, имеет объективный референт, зависящий от значения составляющих ее образов.

Что касается формы убеждения , то она представляет собой «веру в образы », простейшими примерами которой могут служить память и ожидание; вообще, «нет какого-либо одного чувства, которое по преимуществу является убеждением». (Там же. С. 134.) Но не следует отождествлять убеждение и с простым существованием образов в уме, ведь бывает, что мы рассматриваем пропозицию без какой-либо веры или неверия в нее. Собственно убеждение, а не простое рассмотрение некоторой пропозиции «является результатом сомнения, решением после обсуждения, с признанием не просто этого, но этого-скорее-чем-того». (Там же. С. 138.)

Возможно, самым общим и надежным критерием убеждения служит то, что «образы, сопровождающиеся убеждением, естественным образом рассматриваются как знаки », т. е. «что-то указывающее за себя на иное событие», на свои прототипы. (См. там же. С. 138.) «Слова [при переводе сопровождаемых убеждением образных пропозиций в словесные] указывают не только на образы, но за образы, на то, что они обозначают ». (Там же. С. 139.)

в) Что в убеждении конституирует истинность и ложность? Рассел прямо заявляет о своей приверженности классическому подходу к проблеме истины, утверждая, что для него «истина заключается в корреспонденции , а не в когеренции» (Там же. С. 139.) – данные термины фигурировали в самой первой лекции. Итак, истина определяется через соответствие . Между чем это соответствие устанавливается? Мы уже выяснили, что для образных пропозиций «значение» – это их «указывание на объективный коррелят (на факт)», а для словесных – это указывание на образную пропозицию, при этом еще и указание «за образы», опять-таки, на объективный коррелят.

Но не следует истолковывать данное соответствие как отношение «идеального» к «реальному» . «Пропозиции являются фактами в точности в том же самом смысле, в котором фактами являются их объективные корреляты. [Этот стол круглый – факт; у меня есть ментальный образ круглого стола – факт; я говорю: «этот стол круглый» – факт.] Отношение пропозиции к своему объективному корреляту не является отношением чего-то воображаемого к чему-то действительному; оно представляет собой отношение между двумя равным образом прочными и равным образом действительными фактами. Один из них, пропозиция, составлен из образов с возможной примесью ощущений; другой – может быть составлен из чего угодно». (Там же С. 140.)

Рассел предлагает различать два аспекта вопроса об истинности :

1) в формальном аспекте речь идет об отношениях между формой пропозиции и формой ее объективного коррелята. Пропозиция «А слева от В» истинна, когда, действительно, А слева от В. Таким образом, Рассел предлагает следующее формальное определение истины : «Фраза “А находится слева от В” обозначает образную пропозицию и является истинной, когда последняя истинна, и ложной, когда последняя ложна; с другой стороны фраза “А не находится слева от В” является истинной, когда образная пропозиция является ложной, и ложной, когда последняя истинна». (Там же. С. 145.)

В формальном смысле истинность и ложность первично являются свойства пропозиций, а не убеждений. Но, переходя к важности пропозиций, мы ставим на первое место уже убеждения. Тем самым речь заходит об истинности

2) в материальном аспекте, где имеют значения действия истинных и ложных убеждений. В этом случае «убеждения влияют на действия и, я говорю, влияния истинных убеждений приятны более, чем влияния ложных убеждений». (Там же С. 145.) Однако Рассел подчеркивает, что считать это определением истины было бы неверно.

Напомню, что все эти рассуждения призваны были внести вклад в дело построения логически совершенного языка, что для Рассела означало создание своего рода «атомистической логики». «Говоря, что моя логика атомистична, я имею в виду, что разделяю убежденность здравого смысла в существовании многих отдельных предметов. <…> Атом, который я хочу получить – это атом логического, а не физического анализа». (Рассел Б. Философия логического атомизма// Цит. изд. С. 4 – 5.) Если не вдаваться в частности, то смысл предложенной Расселом метафоры «логический атомизм» становится в общих чертах понятен исходя из того, как он представлял себе логически совершенный язык . Это такой язык, где «слова в пропозиции однозначно соответствовали бы компонентам соответствующего факта, за исключением таких слов, как “или”, “не”, “если”, “тогда”, которые выполняют иную функцию. В логически совершенном языке для каждого простого объекта будет не более одного слова, а все, что не является простым, будет выражено комбинацией слов, и эта комбинация, конечно, производна от входящих в нее слов для простых предметов, одно слово для каждого простого компонента. Язык такого типа будет полностью аналитическим и сразу же будет показывать логическую структуру утверждаемых или отрицаемых фактов». (Там же. С. 23.)

3. Логический анализ языка как инструмент разрешения парадоксов.

Ни обыденный язык, ни традиционный язык метафизики подобным требованиям не удовлетворяют, что приводит ко множеству парадоксов. Например, истинно ли утверждение: «Король Франции лыс»? Как ответить на такой вопрос притом, что сейчас вроде бы во Франции нет никакого короля? Рассел разрешает этот парадокс, указывая на то, что он становится возможным, поскольку в разбираемой фразе некоторым образом говорится меньше того, что она на самом деле означает. «Король Франции» – это неполный символ, который выглядит как простое имя, но «на самом деле», или логически, представляет собой сокращенную дескрипцию (описание). А для дескрипций Рассел выдвигает следующее правило: «Любое высказывание, в которое дескрипция имеет первичное вхождение, влечет, что описываемый объект существует». (Там же. С. 77.) Под «первичным вхождением» имеется ввиду, что пропозиция, относящаяся к этой дескрипции, не является частью большей пропозиции, вроде: «Я был в Париже, видел там короля Франции и своими глазами убедился в том, что король Франции лыс». Так вот, фраза в парадоксе на самом деле подразумевает: «Существует такой человек, как король Франции, и этот человек лыс», значит ее отрицание: «Либо не существует такого человека, как король Франции, либо, если такой человек существует, то этот человек не лыс». То есть, в логически совершенном языке устраняются какие-либо недоговоренности, и за счет этого становится полностью «прозрачной» и ясной форма всех пропозиций, поэтому парадоксы исчезают.

Или знаменитый парадокс лжеца: истинно ли утверждение «Все мои утверждения ложны»? (Или просто: истинно ли «Я лгу».) Как отмечает Рассел поэтому поводу: «Во всех логических парадоксах есть своего рода рефлексивная само-отнесенность <…> она включает в себя в качестве члена тотальности нечто указующее на эту тотальность и могущее иметь определенное значение, только если тотальность уже фиксирована». (Рассел Б. Мое философское развитие// Аналитическая философия: Избранные тексты. М., 1993. С. 26.) Утверждение «Все мои утверждения ложны» относится к тотальности утверждений, и только, включив его в эту тотальность, мы получаем парадокс. Но как раз-таки общность любой разновидности не может быть членом самой себя, имеет место иерархия классов. Разделив утверждения на иерархически соотносящиеся типы: например, 1- утверждения, не указывающие на какое-либо множество других утверждений; 2 – утверждения, указывающие на утверждения первого типа, и т. д. – мы избавимся от парадокса лжеца, поскольку ему придется указать, каким типом лжеца он является. «Я утверждаю ложную пропозицию первого типа» является утверждением второго типа и т. д. Всякий раз на каждом новом витке лжец будет определенно оставаться лжецом.

Кроме того, логически совершенный язык позволяет осмысленно высказываться о существовании. Здесь, как мы уже встречали у Карнапа, Рассел утверждает, что имеет смысл говорить только о существовании предметов определенного вида , а значит – существуют, собственно, факты, а не индивиды. Так, «Гоголь существует» – скверно с точки зрения грамматики. Можно сказать «автор “Тараса Бульбы” существует», поскольку «автор “Тараса Бульбы”» – это не имя, а дескрипция, которую можно представить как пропозициональную функцию «Х написал “Тараса Бульбу”», выражающую возможность факта. Тогда «автор “Тараса Бульбы” существует» означает «Имеется значение С, для которого пропозициональная функция «Х написал “Тараса Бульбу”» всегда тождественна “Х есть С” истинно». (См. Там же. С. 27.) Т. е. Рассел убежден в том, что «индивидуумы, имеющие место в мире, не существуют, или скорее, бессмысленно говорить, что они существуют, и бессмысленно говорить, что они не существуют. Этого нельзя сказать, когда вы дали им имена, но только тогда, когда вы их описали ». (Рассел Б. Философия логического атомизма. Томск, 1999. С. 79.)

4. Логический анализ языка как бритва Оккама. От философии к науке.

Одна из важнейших функций логического анализа заключается в том, чтобы служить бритвой Оккама, отсекающей от мира лишние сущности и связанные с ними псевдопроблемы. Вообще, – пишет Рассел, – «у нас есть точное арифметическое доказательство, что на небесах или на земле имеется предметов меньше, чем грезится нашей философии». (Там же. С. 86.) Количество выборок из n предметов равно 2 в степени n. Т. е. из трех пирожков: с капустой, с картошкой и с мясом, – можно образовать 8 классов . А из восьми классов пирожков – 256 классов классов пирожков, а число классов классов классов пирожков будет равняться 2 в степени 256.

Выходит, число универсалий имеет тенденцию разрастаться до бесконечности, причем гораздо быстрее, чем растет число индивидов. Поэтому самым общим философским понятиям Рассел стремится дать определения одновременно и отсылающие к опыту, и задействующие формально-логическую терминологию. Например, то, что мы вслед за Хайдеггером несколько напыщенно именовали «сущим», Рассел определяет следующим образом: «Вещи , которые мы называем реальными, подобные столам и стульям, являются системами, рядами классов индивидов , а индивиды представляют собой чувственные данные, когда им случается быть данными вам. <…> Каждый момент стул представляет некоторое количество различных явлений. Все явления, которые он представляет в данный момент, образуют класс. Все эти множества явлений различаются время от времени <…> Так вы получаете во времени ряд различных множеств явлений, и это то, что я имею в виду, говоря о стуле как о ряде классов». (Там же С. 101.)

Реальная вещь отличается от иллюзии тем, что «она обладает целостным множеством корреляций различных видов. Это означает, что данный индивид, который представляет собой явление стула мне в данный момент, не изолирован, но связан определенным, хорошо известным и привычным способом с другими индивидами, таким способом, который отвечает чьим-либо ожиданиям. И поэтому, когда вы идете и покупаете стул, вы покупаете не только явление, которое он предоставляет вам в данный момент, но также и те другие явления, которые он продолжает предоставлять, когда оказывается дома». (Там же. С. 102.)

Также Рассел стремится избежать того поистине бесконечного поля для метафизических спекуляций, которое открывает проблема человека, и ограничивается тем, что «человек является определенным рядом опытов» . «Мы не будем отрицать, что метафизическое Эго может существовать. Мы просто будем говорить, что этот вопрос ни в коей мере нас не интересует, поскольку об этом предмете мы ничего не знаем и не можем знать, а стало быть, он очевидно не может быть вещью, которая входит в науку каким-либо способом. То, что мы знаем, представляет собой ту нить переживаний, которая создает личность, и которая соединяет посредством определенных эмпирически данных отношений таких, например, как память». (Там же. С. 104.)

Наконец, в том, что касается излюбленной метафизической проблемы «сознание – тело» , Рассел придерживается точки зрения «нейтрального монизма» . Он считает, что попытки дать определение материальной и мыслящей субстанций скорее порождают новые вопросы, нежели позволяют решать какие-либо насущные проблемы науки. Вслед за У. Джеймсом он считает более правильным говорить о том, что «действительный материал [единого, не разделенного на две субстанции] мира может быть структурирован двумя различными способами, один из которых дает вам физику, а другой – психологию». (Там же. С. 104.) Так, например, все тот же стул, взятый в качестве упорядоченных чувственных данных нескольких людей, будет предметом «в физическом мире» – предметом физики, если выражаться строго так, как призывает Рассел. Тот же самый стул, взятый в качестве упорядоченных чувственных данных одного человека, даст нам то, что относится к компетенции психологии.

Рассел в неопозитивистском духе заключает, что философия не имеет в качестве своего предмета каких-то особых вещей (субстанции, духа или материи), не доступных познанию средствами позитивных наук. «Единственное различие между философией и наукой в том, что наука – это то, что более или менее известно, а философия – это то, что неизвестно». (Там же. С. 107.) Благодаря анализу и построению логически совершенного языка «некоторое количество проблем, относившихся к философии, перестанут принадлежать философии и будут принадлежать науке». (Там же.)

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ –направление западной интеллектуальной культуры 20 в., широко применяющее методы логического и лингвистического анализа языка для решения философских проблем. Аналитическая философия имеет классические предпосылки в британском эмпиризме, с одной стороны, и в континентальном рационализме – с другой. Ее предшественниками считают Гоббса, Локка, Беркли, Юма, Д.С.Милля, а также Аристотеля, представителей средневековой схоластики, Декарта, Лейбница, Канта и др. Аналитическая философия наследует традиции изучения оснований знания – как в его чувственной, эмпирической, так и в рациональной, логической, концептуальной форме. Поле исследований аналитической философии (логика, эпистемология) постепенно расширялось, охватывая все многообразие форм человеческого опыта (этику, эстетику, право и др.).

Исходные проблемы и понятия аналитической философии были сформулированы в статье немецкого логика и философа Г.Фреге «О смысле и значении» (1892). Но реальное осуществление идея (метод и концепция) аналитической философии получила в Англии (Кембридж). Ее основоположниками стали Дж.Э.Мур и Б.Рассел . Процедуры языкового уточнения и прояснения философских понятий, суждений, проблем они назвали «логическим анализом». Этот термин, вначале относившийся к методу исследований, позднее определил название всего философского направления. Главные представители аналитической философии – Г.Фреге, Дж. Э.Мур, Б.Рассел, Л.Витгенштейн, Р.Карнап, Г.Райл, Дж.Уиздом, П.Стросон и др.

Философов «аналитической» волны объединяет не столько тематика или тип философских концепций, сколько общие задачи: исследование языка с целью выявления структуры мысли, достижения «прозрачного» соотнесения языка и реальности, четкого разграничения значимых и пустых выражений, осмысленных и бессмысленных фраз и др.

Внутри аналитической философии различают два направления: философию логического анализа и философию лингвистического анализа (или лингвистическую философию ). Приверженцы первого в основном интересуются философией и логикой науки и придерживаются линии сциентизма. Сторонники второго направления считают такую ориентацию искусственной и ограничивающей философский кругозор, поскольку философия укоренена в реальном разумении, в жизненных ситуациях, в механизмах естественного языка и многообразном вненаучном опыте людей.

В период, когда формировались проблемы и понятия аналитической философии, в философии Англии главенствовала одна из форм неогегельянства – школа абсолютного идеализма ,отодвинувшая на второй план философию «здравого смысла» и позитивизма. В британском неогегельянстве резко противопоставлялись «реальность» и «кажимость», материя считалась иллюзией, пространство и время – ирреальными. Это противоречило весьма важному для мироориентации людей чувству реальности. Другой характерной чертой абсолютного идеализма былхолизм – усиленный акцент на «целостность» абсолюта, безусловное главенство целого над отдельными, конечными явлениями. В социально-политическом плане такой подход предполагал поглощение индивида государством, а в теории познания – всевластие синтеза над анализом. Это ослабляло основу аналитического мышления – метод логического расчленения действительности тем или иным способом (атомизм, элементаризм).

В 1898 Мур и Рассел выступили против абсолютного идеализма, противопоставив ему философский «реализм» и «анализ». Учению об Абсолюте и принципу холизма были противоположены плюрализм и атомизм. Оба философа уделяли большое внимание традиционным проблемам теории познания, решаемым в духе реализма: признания независимости внешнего мира от его восприятия, факта – от суждения о нем и др. По методам же исследования и Мур, и Рассел выступили как аналитики, дав стимул аналитическому движению в философии («аналитический поворот»). Внимание Рассела сосредоточилось на аналитических возможностях символической логики и исследовании основ математики. Мура же занимал анализ философских понятий и проблем средствами обычного языка и здравого смысла. Деятельность Мура способствовала «закату» английского гегельянства и усилению позиций философского реализма. Он возродил исконно английскую философскую традицию эмпиризма и здравого смысла, придал ей обновленный облик, отмеченный печатью пристального внимания к языку. Это и стало истоком аналитической философии. Вслед за ним Рассел впервые обосновал и применил анализ как собственно философский метод. Тем самым он внес решающий вклад в формирование философии логического анализа. Логико-философские идеи Рассела стали программными для разработки концепций логического позитивизма (или логического эмпиризма). На них опирались теоретикиВенского кружка , разрабатывавшие проблемы логического анализа науки, заданные «Логико-философским трактатом» Витгенштейна.

Теоретики логического позитивизма (Р.Карнап, Г.Рейхенбах, К.Гемпель и др.), продуктивно исследовавшие логику науки, интересовались философией лишь как общим основанием их по сути специально-научных разработок в области логического синтаксиса, семантики научного языка и других проблем. Анализ использовался ими главным образом как средство решения задач обоснования науки и синтеза (унификации) научного знания. Со временем исследования в русле логического позитивизма принимали все более специальный характер и дали ценные научные результаты (в области логического синтаксиса, логической семантики, вероятностной логики и др.). В логико-методологических исследованиях познания (У. Куайн, Н.Гудмен, Н.Решер и др.) главным ориентиром и ценностью выступает наука, что в значительной мере и выводит полученные результаты за рамки собственно философии. На основе поздних работ Витгенштейна в 1930–40-х гг. в Англии формируется философия лингвистического анализа, или анализа обычного языка. В работах Г.Райла, Дж.Уиздома, Дж.Остина и др. получают развитие идеи, созвучные мыслям Витгенштейна. В отличие от логических позитивистов философы этой волны, как правило, решительные противники сциентизма. Как и для Витгенштейна, главный предмет их интереса – сама философия. Они хорошо чувствуют тесную связь специфики философских проблем с механизмами реально работающего языка, понимают принципиальное их отличие от проблем науки. Их внимание привлекает глубоко исследованная Витгенштейном проблема дезориентирующего влияния языка на человеческое мышление.

В английской лингвистической философии различают кембриджскую и оксфордскую школы анализа языка. К первой принадлежали ученики Витгенштейна, находившиеся под сильным влиянием учителя (Дж.Уиздом, М.Лазеровиц, А.Эмброуз, Н.Малкольм и др.). Другую школу представляют Г.Райл, Дж.Остин, П.Стросон и др. Это направление представлено такими серьезными работами, как «Понятие сознания» и «Дилеммы» Г.Райла, «Индивиды. Опыт описательной метафизики» П.Стросона и др. На базе идей Дж.Остина в 1970–80-х гг. развились исследования речевых актов, представляющие собой уже не столько лингвистическую философию, сколько область теоретической лингвистики (Дж.Серль, М.Даммит, Д.Дэвидсон и др.).

Т.о., если на базе логического позитивизма были созданы труды по современной логике, то на основе лингвистической философии сформировалась исследовательская программа теоретической лингвистики. В этом проявилась одна из важных функций философии – постановка и первоначальная проработка новых проблем с последующей их передачей науке. Важные философские достижения аналитической философии 20 в. – осмысление тесной связи человеческого опыта с речевой коммуникацией, схемами языка, новое понимание на этой основе специфики философской мысли, философских проблем. Первостепенное значение для развития этих представлений имели идеи Витгенштейна. Большая часть трудов философа издается в 1950–70-х гг., но работа эта еще не завершена: освоение его необычных текстов, их комментирование и обсуждение продолжаются, что способствует нарастающему влиянию идей и методов аналитической философии. Идеи аналитической философии повлияли на современную философскую мысль в Великобритании, Австрии, Германии, Польше, Скандинавии, США и др. странах. Постепенно это направление превратилось в широкое международное движение, позиции которого наиболее сильны в англоязычных регионах мира. В последние годы здесь сложились течения, символами которых стали имена Фреге и Витгенштейна. В спорах об интерпретации их концепций по сути отражается борьба различных течений в аналитической философии 1980–90-х гг.